Чикатило. Явление зверя

Витвицкий попытался возразить, но стюардесса уже махала с трапа, и ему пришлось послушно подняться по ступенькам. Последним в самолет вошел Кесаев. Дверь закрылась, трап отъехал, самолет вырулил на взлетку, разогнался, взлетел, и через мгновение его бортовые огни исчезли в низких вечерних облаках.

* * *

Все это было неделей ранее, а сейчас московская группа вместе с местными оперативниками работала на месте очередного преступления убийцы, уже прозванного Ростовским потрошителем.

Рассвело. Туман рассеялся. Часть милицейских машин уехала. Возле «Скорой» врачи хлопотали вокруг старика-грибника, ставили ему капельницу. В стороне майор Липягин о чем-то разговаривал с оперативниками.

Санитары подняли и понесли к серому «уазику»-«буханке» с красным крестом носилки с убитым мальчиком, укрытым белой простыней. Сквозь простыню проступали кровавые пятна.

Витвицкий, по-прежнему бледный, с платком в руке, наблюдал за этим. К нему подошла миловидная девушка в простенькой кофточке и серой юбке — старший лейтенант Овсянникова, единственная женщина в ростовском УГРО.

— Ну, как вы? Полегче? — спросила она у Витвицкого.

Тот неопределенно дернул плечом.

— Не знаю… Мутит… Я никогда не был… На вот таком вот…

Овсянникова понимающе кивнула.

— Да, к такому привыкнуть сложно.

Она поежилась от утреннего ветра, несущего знобкий холодок, вздохнула:

— И главное — я понять не могу… Когда в пьяной драке… Или с целью ограбления… Да даже эти… насильники… Им ведь главное — получить удовлетворение, а потом… Иногда убивают, бывает. Боятся, что жертва расскажет. Убивают, придушат там или ножом пырнут — но не так! Это же ужас!

Витвицкий повернулся к Овсянниковой, внимательно посмотрел на нее.

— А вы… Как вас, простите, по имени-отчеству?

— Просто Ирина.

— Очень приятно. Я Виталий Иннокентьевич. Так вот… Вы не думали, Ирина, что без этого всего преступники… — он сделал жест рукой с платком куда-то в сторону «уазика». — Просто не могут получить… это вот, о чем вы сказали… удовлетворение?

Санитары погрузили носилки в «уазик», с грохотом закрыли двери. Овсянникова промолчала. Липягин двинулся к служебной «Волге», по пути скомандовал своим:

— В час совещание у Ковалева, с московскими коллегами. Не опаздывать!

Машины разъехались, место убийство опустело, только сиротливо торчала из кучи листвы сломанная бамбуковая удочка с обрывком толстой лески ноль-три.

* * *

У уличного киоска с крупной надписью «ОВОЩИ» стояла небольшая очередь, в основном женщины, возвращавшиеся домой после работы. Некоторые были с детьми, кто-то уже успел отовариться и держал в руках полные авоськи и хозяйственные сумки. За прилавком гремел весами продавец-мужчина в грязно-белом халате.

Очереди бывают разные: тихие и интеллигентные очереди за книгами, шумные и горластые — за водкой, скорбные очереди в больницах или нервные, истеричные — за билетами на вокзале. В очереди к овощному киоску обсуждали недавнее убийство в лесополосе возле станции.

— Я бы, если бы их поймала, своими руками бы придушила! Сволочи! — эмоционально говорила немолодая женщина, рубя воздух ладонью.

— Вы думаете, их много? — спросила высокая дама в желтом платье.

— Один человек на такое не способен, — отрезала эмоциональная и, понизив голос, добавила: — Говорят, что это целая банда… — она кивнула куда-то в сторону. — Оттуда.

Продавец киоска услышал их разговор и вмешался:

— Откуда еще — оттуда?

Зачинщица разговора резко повернулась к новому собеседнику:

— Ясно откуда. С Запада!

Продавец нахмурился.

— Да что вы херню несете, женщина? Это зэки с урановых рудников. Они облученные, смертники, считай… Вот и мстят всему свету…

— Да какие смертники. Я тоже слышала, что диверсанты из-за бугра, — уверенно сказала женщина в желтом.

— Зачем им, — усмехнулся продавец, — присылать сюда диверсантов? Да еще и детей убивать?

— Ясное дело, зачем. Дети — это же наше будущее, — пожала полными плечами дама в желтом платье.

Старушка в платочке, похожая на персонажа из русской народной сказки, поддержала ее:

— Правильно, дочка. Вот по будущему они и бьют, гады фашистские.

Старушка повернулась к мужчине в плаще и шляпе, стоящему за ней:

— Верно, я говорю, мужчина?

Тот кивнул и ответил, негромко и уверенно:

— Верно. Конечно, верно. Дети — цветы жизни.

— Мне соседка рассказывала, у нее муж в милиции работает, что они детей гипнозом уводят, — не унималась эмоциональная. — Мы с мужем своего теперь до школы провожаем. И встречаем.

— Гипноз — это чушь… — возразил человек в плаще.

— Сами вы чушь! — немедленно повысила голос женщина. — У меня свояченицу цыгане гипнозом обокрали…

Продавец, которого начал утомлять этот разговор, перебил ее:

— Следующий! Женщина, что вам?

Эмоциональная спохватилась, сунула продавцу в руки чисто выстиранные пакеты:

— Ой, мне огурцов кило и синеньких… Сюда вот положьте.

Разговор затих сам собой. И тогда незнакомец в шляпе тихо произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Никакого гипноза не существует. А с детьми нужно лаской…