Чикатило. Явление зверя

— Вы не правы, — сдержанно произнес Витвицкий. — Ковалев совсем не прост. И никаких симпатий ни к нам, ни к Тимуру Руслановичу он не питает. И с местными, как вы выразились, сойтись… вряд ли получится. Мы им как кость в горле.

— О как! — весело подмигнул Шабурин Трешневу. — Тяжело быть психологом, все вокруг уродами кажутся. Моральными, разумеется.

— Я не сказал, что Ковалев урод, не передергивайте, пожалуйста. Я просто отметил, что он не прост и не питает к нам никаких симпатий.

Шабурин и Трешнев снова переглянулись, едва сдерживая ухмылки. В этот момент вернулся Сеченов. Глаза его заговорщицки блестели, карман характерно оттопыривался.

— Ну что? Айда в номер? — весело спросил он.

— По коням, славяне! — подхватился Шабурин и поглядел на Витвицкого: — Капитан, ты с нами?

— Благодарю. Я не пью, — отозвался Витвицкий.

— Понимаю… — кивнул Сеченов и снова весело подмигнул остальным: — Великий пост.

— Зря иронизируете, — не отрывая взгляда от тарелки, отозвался Витвицкий. — Я не пью из идейных соображений. Пьяный психолог — это как пьяный хирург. Вы представляете, что будет, если…

— Ну ты и зануда, капитан, — оборвал поток «идейных соображений» Шабурин. — Ладно, мы-то не психологи, да, мужики? Пошли!

Офицеры, скрипя стульями, поднялись из-за стола и, продолжая весело трепаться, пошли к выходу из ресторана. Витвицкий остался в одиночестве.

Закончив с ужином, он педантично сложил поперек тарелки столовые приборы, аккуратно задвинул стул и поднялся в свой номер. Обстановка здесь была спартанская: кровать, тумбочка, письменный стол и стул.

Из-за стены доносились бодрые приглушенные голоса Трешнева, Шабурина и Сеченова, осваивающих прихваченную в буфете бутылку коньяка.

Витвицкий поднял с пола чемодан, водрузил его на кровать, расстегнул толстую, как змея, молнию, откинул покоробившуюся кожаную крышку. Большую часть чемодана занимали книги и монографии, напечатанные на машинке. Капитан на всякий случай провел рукавом по столешнице, будто стирая несуществующую пыль, и начал бережно выкладывать на стол книги.

Витвицкий пребывал в странном состоянии: он не испытывал радости от того, что остался в одиночестве, но и пить с незнакомыми людьми капитану тоже не хотелось.

* * *

А вот немолодой сотрудник вневедомственной охраны Иван Петрович Неменяйло, охранявший троллейбусный парк на другом конце города, чувствовал себя весьма комфортно.

Дневная суета закончилась, начиналось самое вольготное время. Это только кажется, что ночное дежурство — штука сложная, на самом деле нет в нем ничего такого. Сотрудники к ночи расходятся, в будке КПП тепло и сухо — благодать. Поужинал, радио послушал, а там и покемарить до утра не грех — территория-то огорожена. А если б даже и не была огорожена, какой дурак сюда полезет? Троллейбусное депо — не магазин «Галантерея» или «Ювелирный».

Из радиоприемника «Турист» доносилась негромкая музыка. В литровой банке на столе булькал водой кипятильник. Рядом лежала пачка рафинада, спичечный коробок и сверток, обернутый газетой «Труд». Петрович насыпал в пустую эмалированную кружку чайного листа из пачки со слоном, выдернул из сети кипятильник, залил чай кипятком, сел к столу и развернул газету. Внутри обнаружилась вареная картошка и половинка курицы.

Петрович не спешил, все делал обстоятельно, со смаком. Открыл спичечный коробок, посыпал солью из него картошку. На этом неспешность покинула вохровца. Привычно оглянувшись, он шустро вынул из-под стола початую чекушку водки «Московская», крутанул винтом, лихо выпил и занюхал рукавом.

По лицу Петровича растеклась благодать, в движения вернулась плавность и размеренность. Он уже собрался было приступить к ужину, как в этот момент за окном, на грани видимости, мелькнула какая-то тень. Или только показалось?

Сторож напряженно вглядывался в темноту, но за окном все было как будто спокойно. Точно, показалось. Успокоившись, Петрович вернулся к курице: с хрустом отломил ножку, начал есть, но взгляд его нет-нет да и возвращался к окну.

Там громоздились темные силуэты троллейбусов с отцепленными от контактной линии на ночь рогами. И от одного из них к другому метнулась фигура человека. На этот раз, кажется, совершенно точно.

Бросив курицу, вохровец вскочил из-за стола, схватил фонарик и выбежал на улицу.

Снаружи было свежо. Петрович обошел будку, остановился перед троллейбусами, подсвечивая себе фонариком, вгляделся в живую, шевелящуюся темноту осенней ночи.

— Есть тут кто? — опасливо поинтересовался он.

Ответа не последовало. Ни звука, ни движения, только тихо шелестели листвой на ветру деревья. Петрович поежился и с облегчением затрусил обратно в тепло. Человека в плаще с поднятым воротником он уже не видел.