Это был тот самый кабинет, в котором совсем недавно побывал Ковалев. Дубовые стенные панели, тяжелые портьеры, полированная столешница, портреты Андропова и Дзержинского на стене, телефоны на столе, среди которых пара правительственных «вертушек»… Хозяин у кабинета тоже остался тот же самый, только теперь это был не гостеприимный «дядя Володя», а хмурый генерал Сазонов, всесильный заместитель Министра внутренних дел СССР.
Генерал сидел за столом и что-то писал, создавая ощущение очень занятого человека. На вошедшего поднял взгляд и нехотя кивнул.
— А, товарищ полковник. Проходи, садись.
Кесаев прошел к столу, молча сел против замминистра.
— Чаю не предлагаю, некогда чаи распивать, — сухо заговорил генерал. — Что происходит, Тимур Русланович? Тебе ответственное дело поручили, столько времени прошло. Есть подозреваемые, улики. А дело в суд до сих пор не передано.
— Боюсь, вы неверно информированы, Владимир Панкратович, — осторожно начал следователь.
— Верно, — резко оборвал его Сазонов. — Я отчеты твои читал. И не только твои, — добавил он весомо, буровя Кесаева тяжелым взглядом.
— Все не так просто, товарищ генерал. Дело сложное. И материалов для передачи в суд пока недостаточно.
Генерал продолжал смотреть на Кесаева. Полковник не любил подобных «гляделок», но глаз не отвел, не такое выдерживал. Генерал же от этого пришел, кажется, в благодушное настроение. Усмехнулся даже:
— Ну, давай, рассказывай, что у вас там происходит.
И Кесаев принялся рассказывать, стараясь если не перетянуть замминистра на свою сторону, то хотя бы донести до него свою точку зрения. Если бы Тимур Русланович знал, что сейчас происходит в Ростове, сделать это было бы значительно проще.
А в Ростове в это время в кабинет Липягина доставили из СИЗО Шеина. Когда срочно вызванный из дома майор вошел в кабинет, Шеин в наручниках сидел за столом и мрачно смотрел на свои ботинки. Выглядел он усталым, будто протрезвел после недельного запоя.
— Гражданин Шеин, мне доложили, что у вас имеются новые показания по делу. — Липягин прошел к столу, сел напротив арестованного и посмотрел исподлобья. — Ну, и что ты там вспомнил такое срочное?
— Я хотел официально заявить… — не очень уверенно начал парень, посмотрел на портрет Андропова на стене, будто ища у него поддержки, и продолжил, тверже: — При товарище Андропове… официально заявить… Я никого не убивал, начальник. Это не я.
Липягин непонимающе посмотрел на Шеина, нахмурился. Тот сидел перед ним тихий и печальный. Майор привстал из-за стола, постепенно осознавая все возможные последствия услышанного, и с угрозой навис над Шеиным.
— Что значит… — грозно прорычал он. — Ты же добровольно!.. Ты же признательные показания…
— Это шутка была, — тоскливо проговорил Шеин, кажется, вовсе не испугавшийся гнева грозного майора. — Я домой хочу. Отпусти меня, начальник.
Был необычно пасмурный даже для осеннего Ростова вечер, какой-то ленинградский, сырой, туманный. Только что закончился дождь, и фонари отражались в многочисленных лужах. Витвицкий и Овсянникова вышли из театра, пошли по бульвару, неторопливо беседуя. Витвицкий украдкой поглядывал на свою спутницу, та перехватила его взгляд, и мужчина, заметив это, смущенно отвел глаза. Овсянникова улыбнулась уголками губ — ей нравилась вот эта интеллигентная робость психолога, его деликатность и так редко встречающаяся в мужчинах тонкость понимания.
Они шли молча, каждый думая о своем и оба — друг о друге, но пауза в конечном итоге слишком затянулась.
— Как вам спектакль? — наконец спросила Овсянникова.
— Интересная постановка. С точки зрения психологии у Вампилова все очень достоверно.
— А вы и к искусству с точки зрения психологии подходите? — улыбнулась девушка, как бы вызывая Витвицкого на словесный поединок.
Витвицкий пожал плечами, вместо ответа спросил сам:
— А вам? Понравилось?
Неожиданно Овсянникова задумалась, хотя вроде бы была готова ответить сразу.
— Если честно, не очень, — сказала она после паузы. — Мне у Вампилова «Старший сын» нравится. Фильм с Леоновым смотрели? Он какой-то светлый, и люди там хорошие. А эта «Утиная охота» и этот Зилов… Бр-р-р! Я таких зиловых по долгу службы постоянно наблюдаю.
— То есть ты на искусство тоже через призму своей работы смотришь? — неожиданно спросил Витвицкий. — Выходит, мы одинаковые.
Овсянникова остановилась, внимательно и серьезно посмотрела на спутника. Тот непонимающе моргнул, наконец понял, что ненавязчиво перешел на «ты», и смутился.
— Ой, простите, Ирина, я… не хотел тыкать… Оно как-то само вышло.
— Ничего, Виталий. Так даже лучше, — девушка опять улыбнулась, и Витвицкий улыбнулся в ответ.
— Тогда, может быть, перейдем на «ты»?
Овсянникова взяла Витвицкого под руку, и они продолжили свой вечерний променад по бульвару.
— А знаешь, как наш театр в народе называют? — спросила Ирина и, не дожидаясь ответа, сказала сама: — Трактор.
— Почему трактор?
— А ты здание хорошо рассмотрел? Оно на трактор похоже.
Капитан пожал плечами.
— Может быть… В Москве есть дом-корабль. И дом-многоножка.