Чикатило. Явление зверя

Подбежавший на помощь Чикатило замер от этой картины. В этих белоснежных трусиках было что-то такое… такое… Глаза мужчины будто остекленели, на губах появилась похотливая улыбка. Что-то невероятно притягательное было в этих трусиках. Что-то…

Чикатило тряхнул головой, беря себя в руки, бросил плакаты и опустился на корточки. Помог девчушке подняться, стараясь как можно скорее одернуть платьице. Только бы закрыть трусики, ноги… только бы…

— Н-не ушиблась? — заикаясь от волнения, спросил он.

— Та не, немножко только, — легко отозвалась она. — А вы чего?

Чикатило проследил за взглядом девочки. Та смотрела на подол платьица, в который вцепилась его рука. Пальцы сами собой яростно мяли ситец. Будто только теперь осмыслив, что делает, Чикатило испуганно отдернул руку.

— Н-ничего. Н-немножко — и ладно. С-ступай, — через силу улыбнулся он.

Малышка улыбнулась в ответ и побежала прочь. Чикатило проводил ее взглядом и принялся собирать брошенные плакаты. Руки его подрагивали. Этой сцены тогда никто не видел, и дочка Натальи Геннадиевны ничего никому не рассказала. Нечего было рассказывать, упала и упала, а странностей в поведении нового учителя она не заметила в силу юного возраста.

* * *

Смеркалось. Накрапывал мелкий противный дождик. В мокром асфальте отражались уличные фонари и фары проезжающих машин. Витвицкий с букетом в руке стоял под висящими на столбе часами, зябко поеживался не то от волнения, не то от не самой приятной погоды. Периодически поглядывал на часы, но не на те, что висели над головой, а на свои, наручные. Время тянулось невыносимо медленно, и Виталию Иннокентьевичу показалось даже, что часы сломались, не идут. Он с подозрением посмотрел на циферблат, поднес руку к уху и принялся вслушиваться, стараясь различить тиканье среди шума дождя и машин.

За этим занятием его и застала Овсянникова.

— Добрый вечер, Виталий.

Он замер в нелепой позе, с часами возле уха, растерянный. В бежевом плаще, на каблуках, с прической и ненавязчивым макияжем, Ирина была невероятно эффектна. Витвицкий сделал шаг навстречу, протянул цветы, но тут же опустил руку с букетом, с удивлением и восторгом глядя на девушку.

Ирина смятение Витвицкого восприняла по-своему:

— Что? Что такое? Помада размазалась?! — заволновалась она, поспешно доставая из сумочки зеркальце.

— Нет, нет, — замахал руками мужчина, — все хорошо… Просто вы сегодня… очень необычная, Ирина.

— Правда?

Овсянникова оставила в покое сумочку и с улыбкой посмотрела на своего спутника. В этой улыбке проскользнуло едва заметное смущение, но капитан его не заметил. Он сам был смущен донельзя.

— Это вам, — стараясь скрыть растерянность и неловкость, Витвицкий снова протянул цветы.

Она взяла букет, поднесла к лицу и зарылась носом в ароматные цветочные головки.

— На работе я себе краситься не позволяю, — сказала старший лейтенант, будто обращаясь к цветам. — А в театр, подумала, можно.

— И даже нужно, — подхватил Витвицкий, но вдруг спохватился и выпалил с какой-то юношеской непосредственностью: — Елки, театр! Ирина, мы опаздываем!

Он нелепо дернулся, собираясь сломя голову бежать по тротуару, но тут же остановился, оглянулся на оставшуюся на месте спутницу. Ирина рассмеялась:

— Виталий, вы такой смешной. Такси же есть.

Она подошла к краю тротуара, вскинула руку. Одна из машин с зеленым огоньком на лобовом стекле тотчас вырулила из потока, подъехала, притормозила рядом. Овсянникова повернулась к капитану — тот смотрел на нее с восхищением и нежностью.

* * *

У Кесаева вечер не задался. Нет, он не мок под дождем в ожидании девушки, хотя предпочел бы вымокнуть насквозь, чем сидеть под дверью министерского кабинета.

Следователь был в приемной уже битый час. Пришел он загодя, но время, на которое ему было назначено, давно прошло, а войти так и не пригласили. Тимур Русланович хорошо знал, что просто так человека, прибывшего по вызову хозяина кабинета, в приемной мариновать не станут. У него было несколько вариантов, что может означать такое выдерживание подчиненного под дверью, и ни один из них ему не нравился.

Полковник посмотрел на часы — стрелки показывали четверть седьмого. Под часами за столом сидел референт и перебирал бумаги, сортируя их по папкам. Можно было бы напомнить ему о своем существовании, но Кесаев по опыту знал, что это бессмысленно. Четверть часа назад он уже попытался. Диалог вышел лаконичным и малосодержательным:

— Мне назначено.

— Ждите.

Мужчина снова поглядел на часы и перевел взгляд на референта, но тот с каменным лицом делал какие-то пометки в бумагах.

На столе ожил селектор. Референт нажал кнопку.

— Да, Владимир Панкратович.

— Кесаев тут? Пусть зайдет, — прозвучал из динамика начальственный бас.

Референт молча поглядел на Кесаева, тот поднялся, одернул китель и направился к двери кабинета.