Чикатило. Зверь в клетке

– Обязательно, – с серьезным лицом сказал Некрасов. – Мне потребуется часа два – а потом я готов с ним встретиться.

* * *

Традиция «крылечных» перекуров, введенная еще предшественником Ковалева, блюлась работниками ростовского УГРО свято. На крыльце можно было не только дышать свежим воздухом, но и разговаривать свободно, не опасаясь, что кто-то стоит за твоей спиной.

Липягин уже докуривал сигарету, когда из здания вышел Ковалев с красным, злым лицом.

– О, Семеныч! – Липягин достал пачку, протянул начальству. – Угощайся…

Ковалев навис над Липягиным, зашипел ему в лицо:

– Эдик, ты охуел?!

Липягин оторопело опустил руку с сигаретной пачкой.

– А чё?..

– Хуй в очо! Нет, ты скажи: ты совсем ебанутый? Ты нахуя… – он быстро оглянулся, не слышит ли кто: – Ты нахуя Чикатило приказал перевести в семнадцатую?! Ты чем думаешь, блядь?

– А, ты про это, – поскучнел Липягин. – Ну так а хули еще делать? Нам его завтра отпускать придется…

– Опять набой? Тебе истории с Кравченко мало было? Я тебя, дурака, тогда еле отмазал…

– Я с Брагиным все обсудил, он сказал, что прикроет, – опустив глаза, промямлил Липягин.

– Да Брагин твой! – закричал Ковалев, но тут же осекся и заговорил прежним тихим голосом. – Брагин твой орден получит и в Москву уедет. А потом сам же против тебя служебку запустит, понял? Чтобы тебя из органов поперли – и концы в воду.

– Я ж для всех старался. Как лучше хотел, – развел руками Липягин.

– Как лучше, – передразнил его Ковалев.

– И че делать? Его уже перевели…

– Да не перевели его никуда. Я отменил все. Но ты Брагину, если что, скажи, что все на мази, понял?

– А все на мази? – Липягин недоверчиво улыбнулся.

– Хуй его знает, – Ковалев посмотрел на часы. – Но больше никакой отсебятины. Уяснил?

Липягин молча кивнул.

* * *

Чикатило сидел за столом, глядя перед собой. Вошел улыбающийся Некрасов – в руках неизменный блокнот и папка.

– Здравствуйте, Андрей Романович.

– Здравствуйте, – тихо ответил Чикатило и вдруг с напором спросил: – Почему меня держат в неволе? Это произвол!

Некрасов сел за стол напротив Чикатило, положил на край стола папку, посмотрел на Чикатило с интересом. Для Некрасова он был прежде всего любопытным случаем в научной практике.

– У вас широкий словарный запас. Это редкость.

– Я имею два высших образования, – раздраженно сказал Чикатило. – Я педагог. А вы держите меня в застенках! Безо всяких оснований держите.

Некрасов раскрыл блокнот.

– Ну я-то вас нигде не держу, – сказал он. – Я три часа назад прилетел из Москвы.

Чикатило впервые оторвал глаза от столешницы и посмотрел на Некрасова. В глазах Чикатило появился заметный интерес.

– Я – ученый, Андрей Романович, – продолжил Некрасов. – В плане образования мы с вами даже отчасти коллеги. У меня тоже два высших.

– Вы писатель, что ли? – кивнул на блокнот Чикатило.

– Нет, не писатель. Я врач, – Некрасов внимательно следил за реакцией Чикатило. – Психиатр.

Чикатило вздрогнул.

– Зачем психиатр? Сумасшедшего из меня решили сделать?

– Отчего же? Полагать, что психиатрия занимается только сумасшествием – обывательская точка зрения. Сумасшествие – вообще бытовое словцо, ненаучный термин. Вы же образованный человек, должны это понимать.

– Не заговаривайте мне зубы. Я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь, – Чикатило нахмурился. – Хотите из меня бешеную собаку сделать. И обойтись потом как с бешеной собакой.

Некрасов закрыл блокнот, положил его вместе с ручкой на край стола. Затем разместил руки с открытыми ладонями на столешнице перед собой, принимая максимально открытую позу.

– Боюсь, вы меня не поняли, Андрей Романович, – мягко сказал Некрасов. – Я не работаю в милиции. Я не следователь, не судья. Я не собираюсь оценивать ваши поступки с точки зрения морали или уголовного права. Моя задача состоит не в том, чтобы наказать человека, а в том, чтобы помочь ему.

Чикатило пристально посмотрел на Некрасова, оценивая его слова.

– Хотите сказать, что я болен? – спросил Чикатило.

– Как раз сейчас пытаюсь это понять. Может быть, то, что с вами произошло, не ваша вина, а ваша беда? Возможно, вам нужна помощь. И никто, кроме врача, вас не поймет.

Чикатило подался вперед.

– И что, по-вашему, со мной произошло?

– Я не могу ставить диагноз, пока не услышу это от вас. Но могу предположить…

Некрасов сделал паузу. Чикатило ждал, он был очень внимателен.

– Знаете, люди считают, что дети, убивая животных – мучая котят, надувая лягушек, – получают от этого удовольствие. Это не так. Они не получают удовольствие. Они уходят от неудовольствия. Подросток меняет свое самоощущение: он испытывает чувство торжества от того, что он может распоряжаться чужой жизнью, – продолжил Некрасов.

Чикатило по-прежнему был очень внимателен.

– То же самое происходит и с серийным убийцей, – продолжил Некрасов.

Чикатило кивнул, будто Некрасов поддел его на крючок. Некрасов мягко улыбнулся.

– Я понимаю, что речь идет о вещах интимных. Но я не следователь, я врач. Я здесь не для того, чтобы вас судить и наказывать, а для того, чтобы вам помочь. Стоит только начать рассказывать. Потом будет легче.