Чикатило. Зверь в клетке

Стоял тот ранний утренний час, когда город спал, и на улицах появлялись разве что шаркающие метлами дворники. Витвицкий медленно брел по тротуару, мимо закрытого еще гастронома, мимо стенда с газетами. Газеты пестрели громкими заголовками, по законам новой журналистской моды привлекая внимание:

«„Ростовский потрошитель“ пойман!»

«Кровавый маньяк за решеткой».

Витвицкий остановился, принялся читать фамилии тех, кто ловил Чикатило: Брагин, Кесаев, Ковалев, Горюнов, Липягин… Буквы поплыли перед глазами. Все правильно, у каждой победы есть свои герои. Как правило те, кто заметнее, или те, кто вовремя подсуетился.

Виталий Иннокентьевич несколько долгих мгновений стоял перед стендом, затем, повинуясь внезапному порыву, сорвал с него одну из газет, с ненавистью скомкал, но на этом запал его иссяк, и капитан так и побрел дальше с газетным комком в руке. Дойдя до арки, он свернул во двор.

14 февраля 1994 года

Чикатило проснулся и открыл глаза. Он, размечтавшись, лежал на койке. Одиночную камеру заливало утреннее солнце, пробивающееся сквозь решетку. На полу лежали солнечные квадраты. По ним, как по классикам, прыгала на одной ноге девочка в пальтишке. Чикатило пригляделся и быстро облизнул губы. Девочку звали Леночка, и ее не могло здесь быть. Она умерла в далеком семьдесят восьмом году. Сколько ей было тогда? Девять? Сколько ей было бы сейчас?

Заскрежетал ключ в замке. Чикатило перевел взгляд на дверь, быстро посмотрел на солнечные квадраты на полу, но Леночки уже не было. Нелепое видение.

Распахнулась дверь, в камеру вошли конвоиры и прокурор. Лица у них были серьезные, без эмоций и никак не сочетались с солнечным утром.

— Чикатило Андрей Романович? — официально произнес прокурор.

Чикатило сел на койке, ощупью нашарил на столике очки, надел. В отличие от Леночки, эти визитеры выглядели более чем реально.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросил он.

— Одевайтесь. Вы поедете с нами, — сказал прокурор.

— Куда? Зачем? А? — непонимающе завертел головой Чикатило, пытаясь разом охватить взглядом лица всех вошедших в камеру людей.

— Вы подавали прошение о помиловании? — уточнил прокурор. — По вашему делу есть ответ.

Сказанное дошло до него не сразу. «Прошение о помиловании», «есть ответ». Он встал и принялся торопливо одеваться. Вдруг замер, натягивая штаны.

— А какой ответ? Журналистка… Алена, она обещала…

— Вы все узнаете, — сухо сказал прокурор. — Пойдемте.

Чикатило поспешно надел робу, застегнул пуговицы и направился к двери, аккуратно обходя солнечные квадраты на полу. Прокурор вышел первым, за ним конвоиры. Уже в дверях на пороге, последним выходя из камеры, повинуясь какому-то неведомому порыву, он обернулся. Леночка снова стояла на солнечных квадратах, только теперь она перестала прыгать и пристально смотрела на своего убийцу.

— Руки за спину!

Чикатило вздрогнул, заложил руки за спину и вышел из камеры. С лязгом закрылась дверь. На столе в камере осталась лежать газета с его интервью, некоторые строчки в котором были подчеркнуты карандашом.

* * *

Посреди двора стоял «уазик» с зарешеченным отсеком для перевозки преступников. Конвоиры вывели Чикатило, следом вышел прокурор.

Один из конвоиров подошел к машине, отпер зарешеченную дверцу:

— Осужденный Чикатило, в машину!

Чикатило полез было внутрь.

— Дедушка Андрей! — сзади прозвучал детский голос.

Чикатило обернулся, запнулся. У дверей СИЗО стояла Леночка, голова ее была повернута к нему, будто девочка хотела посмотреть на своего убийцу, но увидеть его она не могла: глаза были завязаны.

Он сглотнул.

— А у вас правда дома целая коробка жвачки есть? — невинно спросила она.

Чикатило поспешно полез в машину, но запнулся о порожек и чуть не упал. Конвоиры подхватили под локти, помогли влезть. Дверь в отсек для заключенных захлопнулась. Конвоиры и прокурор сели в «уазик», и машина выехала со двора СИЗО.

Чикатило посмотрел назад сквозь зарешеченное окошко. Леночка стояла все так же, посреди двора, продолжая смотреть вслед уезжающей машине завязанными глазами.

* * *

Витвицкий неспешно шел через двор с газетой в руке. Он привычно остановился под деревом и посмотрел на окна коммуналки Овсянниковой. Что он хотел увидеть там, в окнах нежилой комнаты? Зачем он пришел сюда вновь?

Ответов не было. Капитан сел на скамейку, так и не выпустив из рук дурацкую газету, и снова с надеждой поглядел на окна.

Артист Боярский не зря пел: «Все пройдет — и печаль, и радость». Все действительно прошло. Пора перестать врать себе. Пора возвращаться в Москву.

Виталий Иннокентьевич уже собрался было встать и уйти, когда в утренней тишине раздалось легкое постукивание женских каблучков. Витвицкий обернулся и едва не задохнулся от нахлынувших эмоций.

Через двор шла Ирина Овсянникова. В плаще, беретике, с небольшим дорожным чемоданчиком в руках. У нее было усталое лицо человека, не спавшего ночь.

Капитан встал со скамейки, окликнул внезапно охрипшим голосом:

— Ира…