Чили

Где-то посередине пассажа о грибной икре Николай по неосторожности возьми, да и задень своей рукой Галкину. Для себя без последствия, а вот внутри Галки произошел взрыв или короткое замыкание. Так банально она себе объясняла это потом. Прикосновение как будто разорвало какую-то истончившуюся мембрану и преющий все это время любовный жар внутри Галки вдруг взбеленился и хлынул в этот прорыв, потопив под собой фермера Николая, оперуполномоченного Ковалева, шампиньоны и, наверное, все Коптяки. Галка испытала первый в своей жизни оргазм.

А Ковалев ни черта не заметил. Он размышлял о том, что шампиньон – это не наш, нерусский гриб. А вот почему так нельзя выращивать, например, грузди.

Сдержанно поблагодарив Николая, Галка и Ковалев ушли к себе. Галка вывесила на веранду верхнюю одежду чтоб истребить проникший всюду грибной дух. Ковалев попробовал закусывать грибной икрой, подаренной им в качестве промоакции – не пошло. То ли дело нормальная икра, подумал Ковалев, черная там или красная, хотя ни ту ни другую не пробовал. Разве что в детстве едал, но это не точно. Или икра из груздей или белых. А эта на резиновую кашу похожа, от грибов в ней один только запах.

– Ты меня любишь? – вдруг спросила Ковалева Галка вечером, когда они лежали в кровати.

Никогда еще в жизни Ковалеву не задавали такой вопрос. Оперу было хорошо с Галкой. Прижиматься к ее теплому животу, держать рука на округлом бедре, заглядывать в бездонные, коровьи глаза.

– Наверное, – сказал он.

– А как сильно? – снова спросил Галка.

– Ну, сильно, – ответил Ковалев, принимая этот Галкин вопрос как приглашение на очередной заход. Его рука скользнула по ее теплому животу ниже, в вязкое и мокрое.

Но Галка ударила его по этой самой руке. Ковалев от неожиданности икнул. Вспоминает кто-то, подумал он. Настроение испортилось вдруг стремительно. Сильно закололо в правом боку. Грибная икра стояла у него в горле. В доме было сыро и неуютно.

– Ты вот готов для меня что-нибудь такое сделать? – Галка приподнялась, прижимая к груди одеяло, и уставилась на Ковалева в упор своими коровьими глазами.

– Какое такое? На что, например, – Ковалев начал терять терпения. В боку снова отозвалось. Беспокойство внутри дернулось и застряло где-то около кадыка. Вместе с чертовой икрой. Ковалев даже сел на кровати, отвернувшись от этих широко распахнутых, вопрошающих глаз и потянулся за сигаретами.

– Можешь в яму ради меня прыгнуть? – спросила Галка.

– Дура что ли, – ответил, не подумав Ковалев.

Галка обиделась и отвернулась к стенке.

«Завтра разберусь», – решил Ковалев и пошел курить на веранду. Где быстро высмолил одну за другой три сигареты подряд, ежась от ночного холода.

Потом ему приснился сон, как будто укрыт он полиэтиленовой пленкой и под ней ему одновременно и сыро, и жарко. Порвать эту пленку никак не получается. Вот он уже задыхается, как неожиданно появляются откуда-то огромные руки с ножом, и режут ему ноги, а потом кладут его в корзину. А в корзине лежат многие другие Ковалевы, все как один на него похожие, и все голые, белотелые и беспомощные. И только один лежит к нему спиной, коричневый и скрюченный. Его-то Ковалев пытается развернуть к себе, а когда тот поворачивается, то Ковалев видит закопченное лицо деда Игната. «На икру!» – кричит дед…

Утром Галки в кровати не оказалось. Да и хер с ней, подумаешь тоже обиделась, решил Ковалев и сел писать рапорт в город. Он кратко изложил итоги своего прибывания в Коптяках, приложил акты опросов населения и осмотров местности, поделился осторожно версиями.

На его взгляд, яма была чем-то вроде матрешки. Тайна, скрывающая в себе другие тайны. Процесс постижение этой тайны бесконечен. Прикладной пользы никакой, только если руки занять. В том смысле, что заняться открыванием одной матрешки лишь для того, чтобы увидеть новую. Хорошего мало, интерес специфический.

А может мне ей предложение сделать? Эта мысль посетила опера Ковалева, едва он поставил точку в своей подписи под рапортом. Ковалев неожиданно для самого себя смутился да так, что кровь прилила к щекам. Лицо горело. Ковалев почесал отросшую за ночь щетину. Хорошо, решил он, но извиняться не буду.

Рапорт Ковалев запечатал в конверт, на конверте написал адрес, прошел через дедигнатовский огород до почты, там бросил письмо в ржавый синий ящик. Пришлось стучать по щели для писем пистолетом, так она пристыла и конверт никак не лез внутрь.

Потом Ковалев вернулся в дом и стал ждать Галку. Он уже знал, что извинится, хотя не понимал за что.

Но Галка не вернулась. Ковалев походил по деревне, заглянул на ферму к Николаю. Того тоже никого не было, дом стоял настежь, а в теплицах прели шампиньоны.

Ковалев несколько раз сбегал к яме. Заглядывал внутрь, вспомнив прошлый опыт, изучил следы вокруг – символично в этом плане смотрелись две колеи, пропаханные трактором Мишки Сапожкова заросшие уже травой и борщевиком.