Чингисхан

Мы помним, что Чингисхан, маскируя свою жажду добычи и власти, решил напасть на Китай под предлогом мести за своих предков, умерщвлённых по приказу чжурчжэнских властей. Когда к хану привели Елюй Чуцая, он объявил, что тот видит перед собой победителя и мстителя за киданей, лишённых власти чжурчжэнями в 1122 году. Но Елюй Чуцай, не выразив хану никакой признательности по этому поводу, ответил, что три поколения его семьи верно служили династии Цзинь и что ему трудно изменить своё отношение к ней, сменив господина. Это смелое замечание понравилось Чингисхану, всегда придававшему большое значение лояльности подданных, даже если они служили противнику. Елюй Чуцай, высокий ростом и с длинной бородой, которая придавала его внешности благородство, произвёл на него сильное впечатление. Хану импонировала откровенность киданя.

Тот и другой происходили от монгольского корня, и эта общность происхождения, несомненно, объясняет сердечные отношения, которые вскоре завязались между столь разными натурами. Один из них, у которого среди далёких предков, вероятно, были пастухи, поднялся до самых больших высот благодаря своей культуре. Второй, сам бывший коневод и сын мелкого вождя, также прошёл немало ступеней к вершинам власти, правда, совсем иными способами. Эти двое сохранили отношения до конца своих дней.

В 1215 году Чингисхан, которому тогда было уже около шестидесяти лет, приблизил Елюй Чуцая к своему летучему двору в монгольских степях. Бывший советник императора Удабу практиковал занятие, которое наверняка должно было поразить хана, — гадание на раскалённых и растрескавшихся в огне костях. Этот чрезвычайно древний вид гадания имел хождение в Китае эпохи Шань за полторы тысячи лет до Рождества Христова, но, вероятно, существовал уже в эпоху неолита. Он встречается до сих пор у некоторых тюрко-монгольских народов. Рубрук и Рашид ад-Дин упоминают о его бытовании у киданей. Заключается он в следующем: лопаточную кость освежёванного барана, козы или оленя тщательно зачищают, потом помещают в пламя костра, «напряжённо думая» в это время о поставленном вопросе. Далладжи (гадатель по костям) толкует рисунок появившихся на кости трещин в соответствии с известным только ему кодом. Китайцы времён династии Шань часто прибегали к этой гадательной практике, используя для неё также и длинные кости или часть черепашьего панциря. Во многих случаях прорицатель с помощью острого лезвия ножа записывал на кости вопрос, на который ждал ответа. Вероятно, Елюй Чуцай доказал при дворе хана свои способности прорицателя. Помимо этого он обладал некоторыми медицинскими познаниями, которые производили на монголов большое впечатление. Утверждали, что он был способен лечить считавшиеся безнадёжными раны и прекращать эпидемии.

Истинный интеллектуал и чрезвычайно начитанный человек, Елюй Чуцай, несомненно, был сильной натурой, и его большой политический опыт, приобретённый при цзинском дворе, позволил ему проложить дорогу к трону великого хана. Благодаря положению, приобретённому при дворе Чингисхана, он способен был умерить варварские порывы монгольского властелина и его сподвижников. «Вместо того чтобы разрушать города, — говорил он, — надлежит, срыв их укрепления, поощрять их к развитию, ибо они суть источники богатства». Прямо заявляя, что гораздо выгоднее обложить население налогом, нежели притеснять его, используя оружие, Елюй Чуцай, несомненно, опережал своё время. Теперь трудно понять, как такой человек согласился служить Чингисхану. Может быть, его вынудило к этому опасение за свою жизнь или жизнь его близких, оказавшихся в положении заложников? Или же он надеялся убедить монгольского повелителя в справедливости морали, что ему не удалось в цзинском Китае, и стать апостолом некоего «варварского реформизма»?

Китайские источники, сообщающие о встрече монгольского хана с опытным аристократом Елюй Чуцаем, по-видимому, несколько приукрашивают реальные события. Бывший советник Удабу играет роль одновременно двусмысленную и труднообъяснимую. Он, кидань, переходит на службу к чжурчжэням, очевидно, следуя семейной традиции. Потом он предстаёт кем-то вроде наставника Чингисхана, победителя его прежних хозяев. Может быть, он следовал путём Конфуция — реформатора, который провёл половину своей жизни в поисках государя, который согласился бы дать под его управление княжество, где он смог бы применить на практике основы своего учения? Как бы то ни было, после смерти Чингисхана Елюй Чуцай продолжал наставлять его преемника Угэдэя в административных и политических делах. Конечно, ему далеко не всегда удавалось смягчить жестокость методов ведения войны, применявшихся монгольским государем, но он по крайней мере сумел убедить его в том, что и в военном деле существуют какие-то правила и что кочевникам не следует систематически уничтожать государства с осёдлым населением.