Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Наиболее благоприятна для жизни восточная часть Монголии, а в этой избранной зоне самым лучшим регионом считается местность возле рек Онон и Керулен – именно здесь и родился Чингисхан. Онон протяженностью 500 миль берет начало на восточных склонах горного массива Хэнтэй (вершина – более 9000 футов), служащего водоразделом между бассейнами Тихого и Северного Ледовитого океанов и, возможно, хранящего память о священной горе Бурхан-Халдун. Онон является притоком Шилки, которая, в свою очередь, питает Амур. (Если комбинацию Онон-Шилка-Амур считать одной рекой протяженностью 2744 мили, то она будет занимать девятое место среди величайших рек мира.){43} Керулен, берущий начало на южных склонах нагорья Хэнтэй, пересекает монгольские восточные степи, протекает по территории Китая и впадает в озеро Хулун. В годы сильных дождей озеро Хулун, обычно не имеющее выходных истоков, переливается через край на северном берегу и через двадцать миль соединяется с рекой Аргунь, по которой традиционно проходит граница между Россией и Китаем. Через шестьсот миль Аргунь втекает в могучий Амур. (Если по примеру комплекса Онон-Шилка-Амур представить «Амур» как единство Керулен-Аргунь-Амур, то мы получим шестую по протяженности реку в мире общей длиной более 3000 миль.){44} Лес Онон, четыреста квадратных миль деревьев и кустарников между реками Онон и Керулен, был для монголов срединной, центральной частью мироздания, оазисом посреди степей и казался подлинным чудом природы. Здесь произрастали деревья, не встречавшиеся более нигде в Монголии: дикая вишня, роза собачья, смородина (коринка), боярышник, тополь, береза, ильм, дикая яблоня, сибирский абрикос, ива, ясень, крушина, можжевельник, грецкий орех, фисташка{45}.

Климат Монголии во все времена исключал возможность сколько-нибудь серьезно заниматься земледелием. Нехватку воды и быстрое исчезновение влаги вследствие испарения под лучами солнца дополняли другие трудности: короткий вегетационный период, болота и топи, холода, сушь, засоленные заболоченные или мерзлые почвы. Монголы были (и остаются) преимущественно кочевниками-скотоводами. За этой простой формулировкой скрываются определенные сложности: есть скотоводы, не являющиеся кочевниками, и есть кочевники, не являющиеся скотоводами. К примеру, лесные народы Сибири имели лошадей и кочевали, но они не были скотоводами, а гаучо и ковбои Америки были скотоводами, но не были кочевниками. Не существовало и явного разделения между скотоводством и земледелием. Некоторые периферийные народы Монголии – онгуты, обитавшие чуть севернее Великой Китайской стены, и племена Енисея – были отчасти скотоводами и отчасти земледельцами{46}. Более очевидные различительные нюансы появляются, когда мы говорим об отгонном скотоводстве. Система отгонного животноводства подразумевает сезонные перегоны скота на новые пастбища – на высокогорья летом и в долины зимой. Но у скотоводов имеются постоянные обиталища, скажем, в деревне или ауле. У кочевников нет постоянного обиталища, они живут в шатрах и перемещаются вместе с животными из одного сезона в другой{47}. Хотя скот находится в частной собственности, пастбищами владеют сообща, родами или кланами, среди которых самые сильные заявляют свои права на лучшие выгоны и на пользование ими в оптимальные временные периоды года. Вода всегда была главным достоянием в степях, и определенные группы кочевников завоевывали права собственности на важнейшие родники и колодцы, вынуждая «чужаков» платить за доступ к ним{48}. По обыкновению, зимние стоянки и пастбища располагались в местах с небольшим снежным покровом, в низких горных ложбинах, речных долинах, на южных склонах холмов или в степных впадинах. Зима была тяжелым испытанием для животных, которые заметно слабели к весне. Когда вид высохшей травы и активное испарение воды оповещали о наступлении весны, в конце мая или начале июня, кочевники уходили на летние пастбища высокогорья, где животные быстро набирали вес. Покидая зимние пастбища, они первым делом шли к водоемам с талой водой, чтобы напоить скот. Расстояния между зимними и летними пастбищами могли быть сравнительно небольшие, около двадцати миль, но обычно они измерялись пятьюдесятью милями или даже шестьюдесятью милями в таких популярных местах, как долины рек Онон и Керулен; для тех же, кто вынужден выживать на обочинах пустыни Гоби, переходы могли составлять семьдесят пять и даже более миль. Такие путешествия обычно совершались неспешно, по пять-двадцать миль в день, без каких-либо заданных дневных норм; кочевники предпочитали отправляться снова в путь через день или уделять больше времени для отдыха{49}.