Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Монгольская овца невелика по размеру и дает меньше мяса, чем ее европейская сестра. Шерсть обладает малой коммерческой ценностью и используется главным образом для изготовления войлока и одежды. Самым важным продуктом считается молоко, из которого получают масло, сыр или кумыс{61}. Полезность овцы становится особенно очевидной весной, когда отары перегоняются с зимних пастбищ на летние луга: она не нуждается в водопое, добывая влагу из росы и мокрой травы, освобождающейся от тающего снега. Но весной овцы подвергаются риску: они котятся, и их стригут, прежде чем повести в горные лощины. Овцеводы должны проявлять чрезвычайную осторожность. Поголовье может резко сократиться, если пастбище окажется неадекватным, как это случается на высокогорьях, в пустынях или на опушках лесов{62}. Избыточных животных забивали обычно в начале зимы, но монголы очень экономно употребляли баранину и ягнятину. Францисканец Карпини сообщал, что одна овца могла прокормить пятьдесят человек{63}. Путешественник Симон из Сен-Кантена, описывая обычное поведение монголов за обедом, отмечал: «Они едят так мало мяса, что другие народы едва ли выживут при такой диете»{64}. Средняя семья отправлялась в сезонную миграцию, имея обычно сотню овец, несколько волов, пять лошадей, которые могли пригодиться в битве, и трех пони, хотя оптимальной численностью отары считалось тысячное поголовье. Овец обычно перегоняли вместе с козами, еще одно подспорье кочевника, дававшее и молоко и шерсть. Их явное преимущество состояло в том, что они могли пастись и там, где нет травы. Но они обладали и зловредным изъяном: поедали не только корни и луковицы, но и ветки деревьев, необходимые монголам в качестве топлива или строительного материала{65}. В то же время среди домашнего скота кочевников совершенно не было свиней, и это никак не связывалось с каким-либо религиозным табу. Монголы с удовольствием могли есть свинину или, как они ее называли, «мясо грязного скота». Причина была иная. Свиньи не разводились, потому что им требовались желуди, которых не было в степях, и они не могли преодолевать большие расстояния{66}.

Лишь девять процентов домашнего скота приходилось на коров и быков. Длиннорогие монгольские быки использовались главным образом как тягловая сила: они запрягались в повозки, на которых монголы перевозили свои гэры (юрты). Иногда их забивали на мясо или кожу, но крайне редко они организовывались в стада. Самым типичным представителем этого вида животных был вол: монголы позволяли быкам нарастить мышцы и мускулатуру, прежде чем их кастрировать. Возможно, самым ценным в категории крупного рогатого скота был як. Обычно считалось, что яков использовали в высокогорных районах, но, похоже, это мнение устарело. Весом до 2200 фунтов и ростом до 5–7 футов в холке, яки ценились и как вьючные животные, и как поставщики молока, мяса и волокна, а из навоза получалось превосходное топливо{67}. Известный прозаик и поэт Викрам Сет описывал яка как надежное орудие для превращения травы в масло, топливо, кожи для шатров и одеяния{68}. Но больше всего пользы было от хайнака, гибрида яка и коровы, одинаково работоспособного и на высокогорье, и в низовьях, послушного животного, самка которого дает наилучшее молоко. И францисканец Рубрук, и Марко Поло искренне восторгались способностями яка. Вот как отзывался об этих животных Рубрук:

«(У них) необычайно сильный домашний скот, с хвостами, такими же волосатыми, как у лошадей, и с косматыми животами и спинами; ноги у них короче, чем у других животных этого вида, но в целом они намного сильнее. Они с легкостью тянут огромные жилища моалов (монголов); у них длинные, изящно закрученные рога, настолько острые, что приходится постоянно отпиливать концы. Корова не позволяет ее доить, пока кто-нибудь не станет ей петь. У коров бычий норов, и если они увидят кого-нибудь в красном наряде, то сразу нападают, испытывая страстное желание убить»{69}.