Чингисхан. Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

— Пропустите его ко мне, — приказал Темучин. — Я хочу услышать, что скажет мне его рот.

— Меня зовут Джирхо-Адай, — сказал тот. — И это я выпустил в тебя стрелу, я стрелял с холма.

Телохранители так и подскочили к нему.

— Пусть договорит, — поднял руку хан.

— Если я сейчас должен принять смерть от владыки, то от меня останется горсть праха величиной с ладонь, — начал он. — Но если меня помилуют, я буду бросаться на врагов владыки впереди него, не важно, придется ли мне для этого бросаться в глубокую воду или разбивать крепчайший камень. По приказу «Иди!» или по приказу «Увлеки врага на себя!» я помчусь вперед, даже если мне для этого придется пробиваться сквозь толщу камня или море огня.

Хан сделал телохранителям знак отпустить пленного. Он сказал:

— Воин, действовавший как враг, обычно скрывает, кого он убил или кому причинил зло, его уста об этом безмолвствуют. А этот, напротив, ни о чем не умалчивает — ни о том, кого убил, ни о том, кого ранил. Он говорит об этом открыто. Такой человек способен стать моим сподвижником. Тебя зовут Джирхо-Адай. Ты пустил в меня стрелу, я буду тебя звать Джебе, Стрела. Ты будешь сопровождать меня в походах!

После этого один из сотников подвел к хану плачущую женщину и сказал:

— Она все время кричала и требовала тебя, Чингис! Она стояла вон там, внизу, под кедром, и без конца причитала: «Темучин, помоги мне! Где Темучин?! О Темучин!»

— Как ты могла звать меня, когда я тебя не знаю? — спросил хан. — Кто ты, что позволяешь себе звать меня, будто я твой друг?

— Я дочь Сурхан-Ширы, Темучин, — слова срывались с ее губ как соленые слезы. — Твои воины схватили моего мужа, чтобы убить его. Я плакала, я кричала, я взывала к тебе, Темучин, я надеялась, что ты спасешь моего мужа.

— Пусть твоего мужа немедленно освободят! Я пошлю гонца!

— Мой муж мертв! Тебе незачем посылать гонца, Темучин. Они убили его, потому что ты не услышал моих криков.

Слезы лились из ее глаз ручьем и стекали по носу и щекам на шею. У нее, полубезумной, с растрепанными волосами и расцарапанным ногтями лицом, был такой же отталкивающий вид, как у любой бьющейся в припадке женщины.

— Я готов плакать вместе с тобой, — попытался утешить ее хан. — Однако, когда ты звала меня, я, раненный, лежал у этого валуна и глаза мои ничего не видели, а уши ничего не слышали. Как я мог прийти тебе на помощь?

А тем временем к нам нерешительно приблизился старик с низко опущенной головой. Чингисхан принял его ласково:

— Я рад наконец встретиться с тобой, дорогой Сурхан-Шира. Ты сбросил черное ярмо с моей шеи и моего друга, ты отшвырнул их той злосчастной ночью далеко на землю — ты снял с нас эти позорящие мужчин ярма. Ты сослужил мне большую службу. А вот теперь горе постигло твою дочь. Но разве я в нем повинен? Ведь сколько людей пришли ко мне за последние годы — тебя среди них не было.

Сурхан-Шира, не поднимая глаз, тихо проговорил в ответ:

— Поспеши я и приди к тебе раньше, Таргутай убил бы и развеял по степи прах моей жены, моих детей, мои стада. Вот какие мысли занимали меня, Темучин, и вот почему я только сегодня пришел, чтобы присоединиться к тебе.

Хан по-прежнему стоял, прислонившись спиной к стене. Солнце освещало еще его лицо, но он, не отрывая рук от камня, был бледен, как никогда, и лицо его страшно осунулось. Недовольный тем, что Сурхан-Шира так и не поднял на него глаз, Темучин несколько запальчиво проговорил:

— Кто обращается к другому и не глядит ему в лицо, а предпочитает разглядывать свои сапоги, тот своих слов не обдумал и смысл их неглубок. И хотя я разделяю печаль твоей дочери и твою, я не принимаю на себя вины за его гибель. Не принимаю и упреков.

— Так ты примешь меня, Темучин? — спросил седовласый старик.

— Да.

— Разве нужен тебе человек, который колеблется, потому что стар и мысли его состарились вместе с ним, который плохо видит и не сразу соображает, который плохо слышит, потому что за долгую жизнь эти уши слишком много слышали? Нужен тебе такой человек, Темучин?

Сурхан-Шира бесстрашно смотрел в сторону скалы, где стоял хан.

— Я уважаю старость, — ответил Темучин. — Но принимаю тебя не только поэтому, но и потому, что не будь тебя, сейчас не было бы и меня.

Довольный этим ответом, старик медленно спустился с холма вместе со своей заплаканной дочерью. И вот он уже исчез за кустами в толпе.

Хан потребовал коня.