Чингисхан и рождение современного мира

Иностранные послы отмечали, что Мункэ в своем дворце в Каракоруме строил необычное сооружение. Огромное дерево из серебра и других драгоценных металлов как бы выросло посреди его двора и возвышалось над дворцом, а его ветви простирались вдоль балок здания. Серебряные плоды висели на ветвях, и четыре золотых змея оплетали его ствол. На верхушке высился ликующий ангел, также серебряный, с трубой в руке. Запутанная система пневматических трубок, расположенная внутри дерева, позволяла спрятанным слугам дуть в них, приводя в движение механизм. Монголам он казался просто волшебным. Когда хан желал угостить гостей напитками, механический ангел подносил трубу к губам, звучал горн, а змеи в это время начинали изливать из своих пастей струи напитков в большие серебряные емкости, расположенные у основания дерева. Каждая труба выпускала разный напиток — вино, черный арак, рисовое вино и мед.

Четыре змея на Серебряном Древе Каракорума символизировали четыре стороны света, куда простиралась Монгольская империя, то же значили и четыре напитка, полученные из продуктов далеких и экзотических цивилизаций: винограда, молока, риса и меда. Деревья были редкостью в степи, но они играли очень важную роль на родовой земле семьи Чингисхана. Согласно преданию, первый предок, пытавшийся объединить монгольские земли, был избран ханом под деревом в степи Хорхонаг, и в этих же местах Тэмуджин и Джамуха стали друг другу названными братьями после битвы против меркитов. Это сооружение служило эффектным и четким напоминанием о происхождении монголов и их цели — завоевании всего мира. Мункэ взял на себя обязательство привести все земли под власть монгольского государства, которое стояло как огромное дерево посреди Вселенной. Мункэ-хан принимал эту цель буквально как судьбу своего народа и брал на себя ответственность эту цель достичь.

В связи с возрождением западной ориентации при монгольском дворе христианство снова упрочило свои позиции. Этому споспешествовало большое количество христианских жен в Золотой Семье и незыблемая верность монголам некоторых христианских стран, таких как Грузия и Армения. В конце 1253, года Быка по восточному календарю, Вильгельм Рубрук, монах-францисканец, прибыл ко двору Мункэ как посол от короля Франции. Из его писаний нам стало известно интригующее, но не всегда детальное описание соперничества христианства и других религий при монгольском дворе. Рубрук видел, как монгольский двор праздновал Рождество, хотя сам не участвовал в празднестве, ограничившись пением «Veni Sancte Spiritus» для собравшихся. Сам Мункэ-хан с супругой присутствовали на богослужении в церкви, восседая на золотом ложе напротив алтаря. Согласно ассирийской традиции христианства, внутри церкви не было чрезмерной роскоши и убранства, но балки были драпированы шелками, чтобы здание походило на монгольский гэр. После мессы хан недолго говорил со священниками о религии. Когда он ушел, его супруга осталась и раздала всем рождественские подарки. Она предложила Рубруку в подарок ткани, но тот отказался их принять. По-видимому, хатун не заметила намеренный знак неуважения, так как переводчик Рубрука сам принял дары, а затем продал их на Кипре.

После раздачи подарков началось празднование, сопровождаемое вином, рисовым элем и вечным монгольским араком. Французским послам пришлось снова петь для хатун. Наконец, после нескольких порций напитков, к столу подали большие тарелки с рождественским ужином, состоящим из баранины и карпа. Рубрук презрительно отметил, что ужин был подан без хлеба и соли. «Я съел немного. Они провели таким образом время до вечера». Рождественская месса и празднование окончились, когда «госпожа, уже пьяная, забралась в свою повозку, а священники в это время продолжали петь и завывать. Затем она уехала своей дорогой».

Монголы-христиане придавали особое значение отождествлению Бога со светом, особенно с Золотым Светом, священным в их мифологии. Также они ассоциировали Иисуса Христа с исцелением и торжеством жизни над смертью. Несмотря на общую веру, Рубрук был очень обижен присутствием христиан ассирийского, армянского и православного направления при монгольском дворе. Рассматривая всех некатоликов как еретиков, он презрительно называл монгольских прихожан ассирийской церкви несторианами в честь Нестория, константинопольского архиепископа пятого века, который был признан еретиком на Эфесском Вселенском соборе в 431 году. Среди ассирийских верований, которые считались еретическими, было и то, что Дева Мария была «Христородицей», но не «Богородицей». Также они отличались от католиков тем, что отказывались рисовать Иисуса на кресте, так как это было бы нарушением монгольского запрета на изображение крови и смерти. Но, даже признавая себя христианами, монголы не считали веру первоначальным фактором их идентификации. Как выразился один из верующих в Христа монгольских военачальников, он не был христианином, — он был монголом.