Чингисхан. История завоевателя Мира

Спустя короткое время после смерти Каана умер и Чагатай. Его наследником стал его внук Кара-Огуль, и Есу, который был его родным сыном, не воспротивился этому. И поскольку Гуюк-хан питал великую дружбу и любовь к последнему, то он спросил: «Как может быть наследником его внук, когда у него есть сын?» При жизни Чагатай и Каан задумали сделать наследником царства Чагатая Кара-Огуля; но Гуюк передал его Есу /211/ и поддерживал его во всех делах.

После смерти Каан все царевичи действовали порознь, и каждый вельможа присоединился к одному из них, и они составляли планы управления Царством и издавали пайцзу. Гуюк положил этому конец. И поскольку то, что было сделано, нарушало их ясу и их обычаи, они устыдились и от смущения поникли головами. И пайцзу и ярлыки, выданные ими, были собраны и положены перед каждым из них со словами: «Прочти твою книгу»[714]. Но Беки[715] и ее сыновья высоко держали головы, ибо никто не мог предъявить им ни одного документа, который бы противоречил ясе. И во всех своих речах Гуюк-хан приводил их в пример, и из-за соблюдения ими яс он относился к другим с пренебрежением, а их хвалил и превозносил.

И он издал ясу, что, как и Каан во время своего восшествия на престол поддержал ясы своего отца и не допустил отступления от их содержания, так и ясы его собственного отца должны быть ограждены от скверны как многословия, так и чрезмерной краткости и защищены от искажений и изменений, и что каждый ярлык:, украшенный царской алой тамгой, должен быть подписан еще раз без ссылок на Императора.

И после этого они все вместе обсудили вопросы, касающиеся войска и отправки его во все части света. И когда стало известно, что китайская страна Манцзы, которая была самой отдаленной его частью, освободилась от зависимости и перестала повиноваться им, он отправил Субутай-бахадура и Джаган-нойона[716] с сильным войском и многочисленной армией в тот край; а также в Тангут и Солонкай; а на запад он послал Ельджигитея[717] с большим войском. И он приказал, чтобы /212/ каждый царевич выделил Ельджигитею по два человека от каждого десятка, и чтобы все жители той области оседлали коней и отправились вместе с ним, и сопровождали бы его по два таджика из каждых десяти и чтобы начали они с нападения на еретиков[718]. И было решено, что сам он выступит позже. И хотя он поставил Ельджигитея над всеми войсками и завоеванными народами; он в первую очередь поручил ему дела Рума, Грузии, Алеппо, Мосула и Такавора[719], чтобы никто, кроме него, не вмешивался в них, а султаны и правители тех мест только перед ним отвечали за уплату дани. Земли китаев он поручил великому министру Ялавачи, как и Трансоксанию, Туркестан и другие земли, которые раньше управлялись эмиром Масуд-беком. А Ирак, Азербайджан, Ширван, Лур, Керман, Фарс и территории, прилегающие к Индии, он вверил попечению эмира Аргуна. И всем эмирам и меликам, которые подчинялись каждому из них, он вручил ярлыки и пайцзы: он доверил им важные дела и отличил их, дав им пайцзы с головой тигра[720] и ярлыки. А султаном Рума он назначил султана Рукн ад-Дина, поскольку тот явился к нему заявить о своей покорности и низложил своего старшего брата[721]. А Давида, сына Кыз-мелик[722], он подчинил другому Давиду. И ярлыки были выданы султанам Такавора[723] и Алеппо и послам. А что до посла Багдада, то у него забрали ярлык, который был ему вручен, и Гуюк послал гневное письмо Предводителю Истинно Верующих /213/ из-за жалобы на них Сиремуна[724], сына Чормагуна. А что до послов из Аламута, он прогнал их с негодованием и презрением; а ответ на доставленное ими послание был высказан такими же резкими словами.

И когда было таким образом покончено со всеми важными делами, царевичи, простившись и выполнив обряды почитания и повиновения, отправились по домам и приступили к исполнению приказов и распоряжений Гуюк-хана, занявшись отправкой войск и назначением эмиров.

И когда весть о его восшествии на престол разнеслась по всему миру и стала известна его суровая и внушающая трепет справедливость, еще до того, как его армии достигли противника, от страха и ужаса перед его гневом в каждом сердце было воинство и в каждой груди — воин.

Твоя стрела для твоего недруга — доблестное войско,
и ужас окружает твое войско как надежная крепость.

И правители на каждой границе, услышавшие об этом, от страха перед его яростью и ужаса перед его свирепостью «искали расселину или лестницу на небо»[725].

Я ни вижу в целом мире ни единого врага, скрытого или явного,
который не затрепетал бы, услыхав твое имя.
Затрепетал бы, я сказал? Нет, упал бы бездыханным[726]

.