Чингисхан. Пядь земли

– Мальчик тяжело переживает утрату отца, – с горечью произнёс консул. – Волей Сената я назначен регентом – никто не оспорил это, ведь все боятся брать ответственность в такое непростое время.

«А те, кто не боялся бы, скорее всего, сейчас уже на дне Золотого рога», – подумал Эйрих.

– Впереди у меня много работы и новая гвардия – это лишь одна из задач, – продолжил Флавий Антемий. – И мне бы не помешал такой человек, как ты, рядом – если бы ты взялся за обучение новых гвардейцев, точно так, как ты это видишь, это бы облегчило мне работу.

– Я всё ещё склонен отказаться, – вздохнул Эйрих. – У тебя ответственность перед твоей империей, а у меня ответственность перед моим народом.

– Я уважаю твои принципы, – кивнул консул. – Любой другой на твоём месте давно бы согласился и был бы рад своей удаче, но не ты.

– Есть вещи гораздо важнее, чем сытый желудок и ломящийся от роскоши дворец, – сказал на это мальчик. – Величие и то, что останется после тебя – вот что по-настоящему важно.

– Не ожидаешь услышать такое от настолько молодого человека, – улыбнулся Флавий Антемий. – Брони, оружие и прочее, в соответствии с твоим запросом, уже начали готовить – всё будет через несколько декад. Во дворце ходят слухи, что я собираюсь идти на кого-то войной…

– Фактически, так и есть, – сказал Эйрих. – Не своими руками, конечно, но войной.

– Кстати, твой новый учитель скоро прибудет, – вспомнил консул. – Я потребовал купить лучшего учителя-грека, звать его Ликургом, он имеет десятилетний опыт преподавания философии в Коринфе – очень хороший учитель, ты будешь им доволен.

– Я признателен тебе за это, консул, – кивнул Эйрих с благодарностью.

– Ерунда, – махнул рукой Флавий Антемий. – Теперь поговорим об одном важном деле. Касательно твоих действий, когда вы окажетесь в Италии…

/15 сентября 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь/

Эйрих сидел в покоях и писал свои мысли в дневник.

В Константинополе всё окончательно успокоилось. Мертвецов уже захоронили, порядок на улицах навели, но Ипподром всё ещё закрыт, а гонки запретили, по официально версии, в связи с трауром по погибшим, до весны.

Дружина почти зализала раны, кто должен был умереть от ран, уже умер, а остальные привели в порядок экипировку и были, более или менее, боеспособны. Ну и новичков прибавилось…

«Ante diem XVIII Kalendas Septembres MCLXI a.u.c., dies Lunae.[44] Прибыло ещё два десятка желающих присоединиться к моей дружине. Один десяток прибыл в Константинополь с покорённых гуннами земель, откуда-то с северо-востока. На латыни говорит, очень плохо, только один, он говорит, что племя их зовётся ваграми. Семеро из них являются хорошими лучниками, без тех троих они в мою дружину вступать отказались, поэтому взял всех. Второй десяток – визиготы, под началом десятника Валии. Хорошие воины, прошли испытание и вступили в мою дружину. О моих условиях Константинополь слухами полнится, потому кандидаты уже заранее знают, куда идут…»

Эйрих сделал паузу на несколько глотков разбавленного вина.

«… Альвомир утром повалил впавшего в безумие коня, понёсшегося по форуму Феодосия. Удар по морде таким кулачищем выбил всё безумие и конь, после того как оклемался, успокоился. Проверил ход дела у кузнеца Гектора Авла Калида: жалуется на то, что запорол одну заготовку – он подумал, что саблю будет сковать будет легче всего, но сейчас признался мне, что пока оставит это дело и перейдёт к ковке илда. Я предупреждал его, но он не послушал. Мой возраст заставляет окружающих относиться к моим словам недостаточно серьёзно – это давно уже меня раздражает, но мне остаётся лишь терпеть и ждать. Но, с другой стороны, цена за уважение слишком высока – платить за него приходится молодостью…»

– Может, всё-таки, я буду писать? – нарушил тишину раб Ликург.

Этот пожилой грек, могущий похвастаться не только седыми волосами, но и мудростью философа, чувствовал себя неловко, сидя и бездействуя, когда его господин утруждается письмом.

– Я сам, – покачал головой Эйрих. – Допишу записи на сегодняшний день – вернёмся к обсуждению Эпикура. Мне до сих пор не совсем понятна его философия.

– Мы разбираем его всего неделю, потому неудивительно, – прикрыл глаза раб-философ.

Хмыкнув, Эйрих продолжил писать в свой дневник.

«Беспокоит меня активность, что разводят Ниман Наус и Хумул. Надёжные люди в дружине сообщают мне, якобы они сеют смуту среди старых дружинников – пока неизвестны детали, но я уже предпринял несколько подготовительных действий, чтобы пресечь мятеж, ежели он случится. В этом может быть замешан Иоанн Феомах, как доносят слухи. Никогда не доверял этому римлянину, поэтому буду ничуть не удивлён, окажись он главным смутьяном. Эрелиева познакомилась с некой девой щита, что из лангобардов. Обещает познакомить завтра, нахваливает, говорит, что эта Альбоина уже снискала славу достойной воительницы. Если докажет, что стоит слов, говоримых о ней, то, скорее всего, возьму в дружину».