Чингисхан: Покоритель Вселенной

Это послание было весьма ловким дипломатическим ходом. Монгольский Герой разговаривал с каждым из членов вражеского союза отдельно, на его собственном языке, выдвигая аргументы, важные лишь для него одного. Так, обращаясь к Ван-хану, он стоял на позициях верности вассальной присяге, показывая себя приемным сыном, ничем не заслужившим немилости, в которой оказался, и страдавшим от раны, нанесенной его «сыновней» любви. Одновременно он пытался посеять недоверие между старым ханом и его законным наследником, Сангумом, которого как бы подозревал в отцеубийственных намерениях. Монгольских же князей, перешедших на службу к Ван-хану, он стыдил за предательство предков и народа и ненавязчиво призывал их под свой бунчук для совместной борьбы с кераитами, оккупировавшими дедовские степи. Во всем этом под прикрытием безупречной верности слову и трогательной доброжелательности таилось намерение рано или поздно окончательно разрушить вражескую коалицию.

Удалось ли ему достичь этой цели? Выслушав послание, проникнутое «сыновней лаской», Тоорил почувствовал сильнейшее угрызение совести:

«— О, погибнуть мне!
Сына ли только забыл я?
Правды закон я забыл.
Сына ли только отверг я?
Долг платежа я отверг.

Если теперь я увижу своего сына и умыслю против него худое, то пусть из меня вот так вытечет кровь!» — и с этими словами, в знак клятвы, он уколол себе мизинец зеркальным ножичком для сверления стрел, а брызнувшую кровь собрал в берестяной рожок и передал его посланцам Чингисхана.

Разъяренный Сангум потребовал от отца не мириться с Чингисом.

— Когда это он имел в обычае говорить «хан-родитель»? — возмущался Сангум. — Не именовал ли он отца старым разбойником? А меня-то когда называл другом-андой? Не предрекал ли ты мне в будущем крутить хвосты туркестанским овцам Тохтоа-беки? Более того: он потребовал начать против Темучжина беспощадную войну:

— Смысл его речей ясен! Дело идет о войне! Поднимайте же боевое знамя, Билгэ-беки и Тодоен! Откармливайте коней — нечего судить-рядить!

Как в античной трагедии, Сангум произнес следующие роковые слова:

— Пусть решает оружие! Кто победит, тот и станет верховным ханом, а улус побежденного будет отдан ему!

Горькая вода Бальчжуна

Один из двух Чингисовых послов, направленных в ставку противника, а именно Сукегай, жена и дети которого находились в руках у врага, решил к своему господину не возвращаться. Второй, Архай-Хасар, покинув лагерь Ван-хана, привез монгольскому Герою ответ, точнее ответы, данные кераитами на его мирные предложения.

Получив их, Чингисхан отошел на север и остановился возле небольшого озера Бальчжун (Грязевое), которое следует искать между Ононом и Ингодой, в окрестностях реки Ага, то есть несколько восточнее, между северным берегом Аргуни и озером Тарей. Там, немного севернее, находилась суглинистая лесостепь, поросшая ломоносами и тюльпанами, березами и ивами; восточнее, в окрестностях стоячего озера Тарей, простиралась солончаковя степь, покрытая полынью. В ту пору в Бальчжуне воды почти не было. Чингисхан, если верить апокрифическому персидскому преданию, за неимением лучшего отпил воды, скопившейся над илом. «Взволнованный преданностью тех, кои не оставили его в скорбный час, он пообещал им, сложив руки на груди и вознеся очеса горе, что будет делить с ними и сладкое и горькое, добавив при этом, что если нарушит клятву, то стать ему грязной водой Бальчжуна. Сделав еще два глотка этой воды, он протянул чашу бывшим с ним военачальникам, и те в свой черед поклялись его не покидать никогда». В последующем они получили титул «бальчжунских» и были щедро вознаграждены за верность.

Чингисхан по сути оказался прижатым к северо-восточному рубежу монгольских владений, к краю тайги, населенной тунгусами. И все же дела Героя, в отличие от его противников, стали понемногу налаживаться, коалиция же Ванхана постепенно разваливалась. Ради мести или добычи кочевники часто объединялись вокруг конкретно назначенного воеводы, но тут им пришлось столкнуться с человеком недюжинным, масштаба Чингисхана, и они поспешили возвратиться к изначальной своей самостоятельности, потому что понимали: поставленная цель вряд ли будет достигнута, сопротивление противника делало успех весьма сомнительным. В этих условиях каждый хотел, в сущности, одного: как можно скорее бросить неудачливого предводителя, не сумевшего привести сообщников к победе. Так распались в свое время временные объединения, созданные друзьями Чжамухи для борьбы с Чингисханом и Ван-ханом. Теперь Чжамуха и прочие монгольские мятежники были недовольны Тоорилом, и среди таковых находился Даритай, дядя Темучжина, который сожалел, что предал Есугаева сына, а также Алтан и Хучар. Их уже тяготила всякая власть. «Нападем на Ван-хана ночью, — говорили они, — посадим его в колодки и станем править сами, не признавая ни кераитов, ни Темучжина!»