Чингисхан. Сотрясая вселенную

Сегодня, возможно, будет последняя поездка без стремян, потому что деревенский кузнец Смида должен уже закончить работу.

«Странный у Смиды[54], конечно, был отец…» – подумал Эйрих.

Видимо, еще при рождении сына Гадраск был уверен, что ребенок обязательно станет кузнецом, а не выберет стезю воина.

«Смиде шуточка отца, как я понимаю, понравилась, – мысленно усмехнулся Эйрих, выйдя из дома. – Непонятно только, как к этому относится Айзасмида[55]…»

Айзасмида – это сын Смиды, помогающий отцу в кузнице. Предполагалось, что мальчик, который на год младше Эйриха, поедет в соседнюю деревню, где будет учиться у Мульды Хайхса[56]. Через пару лет или около того, Эйрих не интересовался специально, но в деревне сложно не узнавать всякие подробности из жизни соседей.

Правда, так получилось, что они собираются спешно убираться из этих земель, как в старые и не очень добрые времена, поэтому обучение мальца будет отложено на неопределенный срок, и с бронзой Айзасмида работать не будет…

Вскочив на коня, Эйрих поехал прочь из деревни. Надо проверить ближние рубежи деревни, попрактиковаться в конной стрельбе, а также поразмыслить над происходящим и о путях отхода из Паннонии.

Защита деревни обеспечивалась пятью десятками воинов, постоянно находящимися при оружии и посменно занимающими позиции в дозорах. Любой противник будет обнаружен заранее, чтобы деревня успела собрать достаточно воинов для отражения атаки.

Естественно, против гуннов это не поможет, потому что когда гунны идут на тебя в набег, мало будет даже тысячи воинов.

У их деревни сейчас триста сорок воинов, причем большая часть из них годится только для набегов. При населении в тысячу семьсот тридцать человек можно сказать, что они выставляют неплохое количество воинов. На самом деле триста сорок – это их предел. Дальше только старики и дети. И вообще, если эти триста сорок будут убиты, их деревне конец: женщин, детей и стариков больше никто не защитит. Помочь может полное объединение их союза деревень в единую державу. Только вот как это осуществить? Как заставить старейшин отдать всю свою власть единственному вождю?

«А надо ли им отдавать свою власть?» – подумал Эйрих.

Римский Сенат – это работоспособная структура. Если верить Марцеллину, а не верить ему сложно, именно благодаря правильным действиям Сената удалось добиться расцвета Римской республики, что позволило завоевать огромные пространства и добиться такого расцвета, что все остальные державы могут только завидовать.

Иронично, что земельные приобретения империи были незначительны и меркли на фоне того, чего добился Сенат.

Октавиан Август, несмотря на всю неординарность личности, очень быстро отказался от завоевания германских земель за Рейном, потому что боялся признать собственную ошибку, а никто из придворных лизоблюдов не посмел даже напоминать ему об этом. В «О своей жизни» принцепс не написал ничего о Германии, потому что война против германцев происходила позднее, но, исходя из прочитанного, Эйрих сделал вывод, что Октавиан действовал только там, где уже когда-то начали и оставили задел предки. Мог ли Октавиан Август, словно цензор Марк Порций Катон, каждое заседание Сената заканчивать словами «Германцы должны быть уничтожены»?[57]

Принцепс не имеет права рисковать. Серия поражений, и будь уверен, что в Риме скоро появится новый принцепс. Даже такой всеми признанный правитель, как Август, был вынужден прислушиваться ко мнению окружающих и иметь ауру вечно успешного и непобедимого принцепса. А как легче всего оставаться непобедимым?

«Если ты больше не воюешь, тебя нельзя победить», – подумал Эйрих.

И, если верить Марцеллину, Октавиан Август перестал рисковать ровно после сокрушительного разгрома в Тевтобургском лесу. Раньше он не знал таких поражений, поэтому действовал смело и решительно, а стоило разок, пусть и по-крупному, проиграть…

Аммиан Марцеллин не делал таких выводов о принцепсе, но такие выводы сделал Эйрих и сопоставил их с личным опытом. Он проигрывал, такое бывало, но никогда не случалось, чтобы его разбивали наголову, полностью пресекая завоевательный поход.

«И я даже не могу понять чувств принцепса, пережившего такой удар, – вдруг осознал Эйрих, сворачивая налево по проселочной дороге. – Я никогда не проигрывал настолько ужасно».

Но также он помнил, что даже незначительные и ни на что не влияющие поражения вызывали активные пересуды среди монголов. И в этом вся проблема единовластия. Принцепс, император, вождь, диктатор или деспот – они не могут ни с кем разделить ответственность за неудачу.

Пусть формально у Августа был Сенат, но даже последняя собака в Риме знала, что Сенат почти ничего не решает и эти сволочи лишь зря просиживают белоснежные тоги.

«Но как сделать так, чтобы почести победы доставались исключительно принцепсу, а презрение поражений разделялось с Сенатом?» – задался вопросом Эйрих.