Чингисхан. Властелин мира

Гостей встречали монгольские должностные лица на границах и направляли в Каракорум с провожатыми. Весть об их прибытии передавалась с нарочными караванных путей. Перед взором гостей сразу представали черные купола юрт и ряды кибиток на лишенной лесов и холмов равнине, окружавшей город хана. Прибывающие попадали в руки блюстителя закона и исполнения наказаний.

Следуя старому обычаю кочевников, гости должны были пройти между двух больших костров. Как правило, в этом не было для них никакого вреда, но монголы верили, что если в них кроется дьявольская сила, то огни костров ее сожгут. Затем гостям выделяли жилище и питание и, если хан давал на то свое согласие, им давали возможность предстать перед монгольским завоевателем.

Его двор располагался в высоком павильоне из белого войлока, украшенного шелковыми полосами. У входа стоял серебряный столовый прибор с угощениями: кобылье молоко, фрукты и мясо, так что каждый, кто приходил к хану, мог съесть столько, сколько пожелает. На возвышении в дальнем конце шатра сидел сам хан на низкой скамейке, рядом с ним Борте и иногда еще одна из жен, которая сидела пониже, с левой стороны.

Несколько министров сопровождали его – Елюй Чуцай, пожалуй, в своем украшенном вышивкой халате, выглядевший достаточно таинственно со своей длинной бородой и утробным голосом, писарь-уйгур со своим бумажным свитком и кистью, монгол-ноян[4] – почетный виночерпий. На скамьях вдоль стен павильона сидели другие люди знатного происхождения в благопристойном молчании, в длинных овечьих тулупах, подпоясанных кушаками со свешивающимися концами, в окантованных шапках из белого войлока, являющихся повседневной одеждой ордынца. В центре павильона горел огонь, горючими материалами для которого были верблюжья колючка и кизяк.

Tap-ханы почитались выше всех прочих, они могли вести себя кичливо и садиться на скамьи, подсунув под них ноги, положив руки в шрамах на свои крепкие бедра искусных наездников. Орхоны и командующие туменами могли сидеть рядом с ними, со своими булавами – символами данной им власти. Разговор велся неторопливо, низкими монотонными голосами, и воцарялась полное молчание, когда говорил хан.

После того как он что-либо сказал, тема считалась исчерпанной. Никто уже не мог добавить к сказанному что-либо еще. Сказать что-либо против было нарушением этикета, попранием морально-этических норм и грозило передачей дела мастеру исполнения наказаний. То, что говорилось ханом, было лаконичным и до скрупулезности точным.

Чужестранцам полагалось приносить с собой подарки. Дары приносили к хану, прежде чем пропускали к нему самих гостей в сопровождении начальника дежурившей в этот день стражи. Затем посетителей обыскивали на предмет оружия и следили, чтобы они не зацепились за порог павильона или за какую-либо из веревок, если это происходило в шатре. Чтобы поговорить с ханом, они должны были прежде опуститься на колени. Представившись хану в его ставке, они не могли уйти до тех пор, пока он не позволит им сделать это.

Каракорум, ныне погребенный под барханами Гоби, управлялся железной волей хана. Люди, вступавшие в орду, становились слугами Властителя Тронов и Корон. По-другому быть не могло. «Присоединившись к татарам, – отмечал мужественный «брат» Рубрук, – я ощутил себя вошедшим в другой мир».

Это был мир, который жил по законам ясы и безропотно ожидал, какова будет воля хана. Повседневная жизнь носила характер сплошь и рядом военизированный, и порядок был на первом месте. Павильон хана был обязательно обращен к югу, и с этой стороны оставалось свободное пространство. Справа и слева, подобно тому, как у детей Израиля было закрепленное за каждым место в храме, у ордынцев были закрепленные за ними места.

Семейство хана умножалось. Наряду с сероглазой Борте, в его шатрах, разбросанных по орде в ожидании своих будущих хозяев, жили другие его женщины. Он сделал своими женами принцесс Китая и Ляо, дочерей из семейства турецкого султана, а также самых красивых женщин из различных племен Гоби.

Он умел ценить красоту в женщинах в не меньшей степени, чем сообразительность и храбрость в мужчинах и резвость и выносливость в лошадях. Как-то один ордынец рассказал ему, что видел очень красивую лицом и внешностью девушку в одной из покоренных провинций. Но этот монгол не знал, как ее теперь найти.

– Если она действительно красива, – ответил нетерпеливо хан, – то я ее найду.

Забавную историю рассказывают о сне, потревожившем хана, в котором одна из его женщин якобы замышляла причинить ему вред. И вот, когда он проснулся и уже, как обычно, скакал в степи, он сразу спросил:

– Кто начальник стражи у входа в шатер?

Когда сопровождающий назвал имя этого человека, хан отдал такое распоряжение:

– Такая-то и такая-то женщина даруется тебе. Бери ее в свой шатер.

Проблемы этического характера он разрешал своими собственными методами. Некая наложница в его семействе уступила домогательствам одного из монголов. Обдумав ситуацию, хан не стал предавать смерти никого из этой пары, но прогнал их с глаз долой, со словами: