Чингисхан

Лиу пал в декабре. Единственной сохранившейся деталью этого эпизода было то, что бурно торжествовавшую армию поразила какая-то инфекционная болезнь, то ли тиф, то ли дизентерия. Нам это известно, так как ученый муж и императорский советник Чу Цзай, возвращавшийся из Централь ной Азии, был свидетелем разграбления города и охватившей монголов эпидемии и принимал меры, чтобы сдержать и то и другое. В то время как все монгольские командиры соперничали между собой, хватая детей, женщин и ценности, Его Превосходительство (Чу Цзай) взял только несколько книг и два верблюжьих вьюка с ревенем, которым пользовал заразившихся воинов. Это очень странная деталь. Наверное, ревень помогал молодым воинам, не получавшим свежей пищи, другого объяснения не вижу.

Теперь, когда одно войско осаждало Иньчуань, другое должно было не только покончить с городами поменьше на востоке и на юге, но и начать реализацию гораздо более широкого плана, имевшего целью нейтрализацию Цзинь. Продолжая в Си Ся очищать захваченные территории и осаду Иньчуаня, Чингис, теперь вместе с Субадаем, двинул войска на юг и на запад, через 100 километров перейдя границу Цзинь. Таким маневром он перерезал узкий, шириной около 150 километров, язык Западного Цзинь, территории, покрывавшей теперешние китайские провинции Нинся и Гансу, чтобы помешать войскам Цзинь соединиться с их союзника ми тангутами и подготовить завоевание главной территории собственно Цзинь. Для этого Субадай перевалил через северные отроги гор Люпань, пройдя за февраль и март, если считать по прямой, 450 километров или что-нибудь вдвое больше, если учесть, что по прямой он пройти не мог, так как должен был совершать зигзаги от города к городу, — поразительный результат для войска, которое уже больше года вело непрерывные боевые действия. Субадай отметил успех посылкой 5000 коней в подарок своему повелителю и господину.

Чингис же двинулся на юг и таким образом вышел или, по крайней мере, приблизился к еще одному удивительному па мятнику, говорившему ему о том таинственном мире, до которого теперь, казалось, рукой подать.

Маршрут армии Чингиса следовал течению реки Цин Шуй. На первый взгляд долина реки выглядит очень привлекательно, плоской и ровной. На самом же деле толстый слой чернозема пересекается оврагами, промытыми потоками, стекающими с гор Люпань на запад и на восток с гор Шан и Луо. Вероятными тогда были деревянные мосты, а поскольку дело было летом, то сама Цин Шуй походила на ручей с затвердевшим под солнцем дном по краям, над которым высились крутые берега. Но шли они по руслу реки или по дороге, фургоны и осадные орудия двигаться быстро не могли. Отряды конников, конечно, ничто не сдерживало, и они могли свободно скакать впереди колонны или в стороны, чтобы разведывать лучшую дорогу, искать продовольствие или находить вражеские отряды. Так что Чингису докладывали о том, что делается за 20 километров впереди по извилистой дороге, цеплявшейся за обрывистые берега реки Сы Коу («Вход в Храм»), которая впадает в Цин Шуи в пыльном городишке Саньюн.

Следуя повороту дороги, петляющей по неровным пластам красного песчаника, вы увидите утес, испещренный щелями, как пчелиные соты. Их больше сотни — все это кельи буддийских монахов еще VI века, соединенные до головокружения крутыми, высеченными в скале лестницами. Это Сюмишань, «Гора Сокровищ». Когда-то это было удивительнейшее место для тех, кто искал просвещения, — уединенное, суровое, но красивое, с видами на красные и зеленые овраги, промытые в песчанике, и на украшенное островками травы нагорье. Сейчас там нет монахов, лишь пара дряхлых сторожей с золотыми зубами и в очках, скрепленных массивными прищепками. Скалы изъедены закрученными корнями кривых сосен и покрыты шрамами, оставленными ножами школьников. Если дух Сюмишань обладает силой наказывать любителей оставлять граффити, то Ван Юцзинь и Гу Ицзин, в числе прочих, в своем последующем перевоплощении будут жуками.

А сила тут чувствуется. Она маячит за выступом скалы в форме Будды, бережно хранимого камнем, из которого она высечена. Полуприкрытые глаза Будды и строгие складки его одеяния олицетворяют традиционный образ покоя и просвещения. Но подлинное впечатление создают сами размеры статуи. Несмотря на то что Будда изображен сидящим, его высота 20,7 метра. Джордж Бернард Шоу однажды так определил, что такое чудо — это что-то, порождающее веру, и долгие века этот изваянный в скале гигант, должно быть, творил для преисполненных благоговения новообращенных именно такое чудо. Он мог бы творить это чудо и сегодня, если бы к нему приходили новообращенные, потому что пережил много большее, чем разрушения, нанесенные временем и погодой. В1960-х годах во время культурной революции красно гвардейцы, помешанные на разрушении, отбили ему ноги, а потом уже не могли ничего больше сделать с ним. Сейчас он отремонтирован, ноги отлиты в бетоне, и он сидит, устремив взор поверх горного кряжа, как сидел последние 1400 лет.