Чингизиды. Великие ханы Монгольской империи

И раз уж мы вспомнили об осаде Ургенча, которую вели отряды Джучи, Чагатая и Угэдэя, то надо отметить, что она растянулась на семь месяцев из-за раздоров между Джучи и Чагатаем. Для того, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Чингисхан поставил старшим над братьями своего третьего сына Угэдэя. «Будучи тактичным и сообразительным, он [Угэдэй] ежедневно посещал кого-нибудь из братьев, жил с ними в добрых отношениях и [своею] крайне умелою распорядительностью водворял между ними внешнее согласие, – пишет Рашид ад-Дин. – Он неуклонно выполнял подобающие служебные обязанности, пока не привел в порядок дело войска и не укрепил [выполнения] Ясы. После этого [монгольские] воины дружно направились в бой и в тот же день водрузили на крепостной стене знамя, вошли в город и подожгли кварталы метательными снарядами с нефтью». Таким образом, еще в 1221 году, за шесть лет до смерти отца, Угэдэй показал, что он достоин титула верховного правителя.

Но вернемся к Бату. Первой крупной кампанией, в которой он принял участие в качестве правителя улуса, стало завоевание государства Цзинь, начатое Угэдэем осенью 1230 года. С чжурчжэнями монголы воевали давно, и вот настала пора покончить с ними навсегда. Бату на тот момент было двадцать лет, и по монгольским меркам он считался зрелым мужем. О том, насколько сложной была цзиньская кампания, можно судить хотя бы по тому, что она растянулась на три с половиной года. Для напористых монголов это был большой срок, но сила их заключалась в стремлении всегда доводить начатое дело до конца. В начале 1234 года чжурчжэньское государство пало. Бату получил от хана Угэдэя земли, находившиеся на территории современной китайской провинции Шаньси, но это пожалование, скорее всего, было не наградой за какие-то заслуги (во всяком случае, нам о них ничего не известно), а обычным проявлением уважения к близкому родственнику, правителю огромного улуса.

Главным достижением Бату-завоевателя стало покорение земель, лежавших к западу от его улуса. Это покорение, вошедшее в историю под названием Западного похода, началось в 1235 году, на следующий год после падения государства Цзинь – долго отдыхать монголы не любили и не умели. Вот что пишет в своей «Истории завоевателя мира» иранец Ала ад-Дин Джувейни, которого условно можно считать современником Бату, поскольку он родился за год до смерти Чингисхана: «Когда каан [Угэдэй] во второй раз устроил большой курултай и назначил совещание относительно уничтожения и истребления остальных непокорных, то состоялось решение завладеть странами Булгара, асов и Руси, которые находились по соседству становища Бату, не были еще окончательно покорены и гордились своей многочисленностью. Поэтому в помощь и подкрепление Бату он [Угэдэй] назначил царевичей: Менгу-хана и брата его Бучека, из своих сыновей Гуюк-хана и Кадагана и других царевичей: Кулькана, Бури, Байдара, братьев Бату – Хорду и Тангута, и нескольких других царевичей, а из знатных эмиров был Субатай-бахадур. Царевичи для устройства своих войск и ратей отправились каждый в свое становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга»[33].

Все крупные кампании монголы пока еще продолжали проводить сообща, объединенными усилиями, как и полагалось в едином государстве. Но семена раскола уже начинали прорастать – родичи-чингизиды далеко не всегда ладили между собой, да и самому великому хану приходилось выслушивать замечания от родственников. Когда Угэдэй собрался лично вести войско в поход на кипчаков, старший сын Толуя Менгу сказал ему: «Мы все, сыновья и братья, стоим в ожидании приказа, чтобы беспрекословно и самоотверженно совершить все, на что последует указание, дабы каану заняться удовольствиями и развлечениями, а не переносить тяготы и трудности походов. Если не в этом, то в чем же ином может быть польза родственников и эмиров несметного войска?» Так рассказывает Рашид ад-Дин, и вряд ли он позволил бы себе вложить в уста ханского племянника то, что тот не произнес. Речи Менгу, с одной стороны, почтительны, но сам факт оспаривания решения великого хана является проявлением непочтительности, получается, что горькая пилюля неповиновения завернута в красивый фантик покорности. Невозможно представить, чтобы кто-то из родичей осмелился бы сказать подобное Чингисхану – велик был риск оказаться на земле со сломанным хребтом. Но, как известно, временам свойственно меняться, а вместе с ними меняются и отношения между людьми.