Чинить живых

Вот уже почти год Клер Межан жила в этой двухкомнатной квартире, которую сняла, даже толком не осмотрев: близость Питье-Сальпетриер и второй этаж — этого оказалось достаточно, чтобы она выписала какому-то типу из агентства чек на огромную сумму; грязная, маленькая, тёмная квартирка; карниз балкона третьего этажа, словно козырёк у фуражки, не пропускал дневного света. Но у неё не было выбора. Вот что значит быть больной, говорила она себе: сердце лишило её права выбирать.

Миокардит. Это слово она услышала три года назад на консультации в кардиологическом отделении госпиталя Питье-Сальпетриер. За неделю до того это был обычный грипп; она помешивала кочергой угли, потрескивавшие в очаге, и куталась в плед, а за окном, в саду, львиный зев и пурпурная наперстянка сгибались под порывами ветра. Она посетила врача в Фонтенбло, рассказала ему о высокой температуре, о ломоте в суставах и о внезапно навалившейся усталости, но забыла упомянуть о приступах сердцебиения, о боли за грудиной, об одышке при физической нагрузке; она связала все эти симптомы с переутомлением, с зимой, с отсутствием света, с общим истощением организма. Из кабинета Клер вышла с рецептами на противогриппозные препараты; по совету врача, она не выходила из дому и работала, лёжа в постели. Через несколько дней она всё-таки выбралась в Париж навестить свою мать — и потеряла сознание: давление упало, кожа стала синюшной, холодной и потной. Под вой сирены скорой помощи, клише из американского фильма, Клер доставили в реанимацию и приступили к «расследованию». Первичный анализ крови показал воспалительный процесс; скоро стало ясно, что сбоит сердце. Затем началась череда обследований: ЭКГ выявила электрическую аномалию; рентген показал, что сердце немного расширено; наконец, УЗИ установило сердечную недостаточность. Клер осталась в госпитале; её перевели в кардиологию, где продолжили обследование. Коронарография исключила инфаркт — тогда медики решили сделать биопсию сердца: Клер пронзили сердечную мышцу через яремную вену. Спустя пару часов был готов результат обследования — грозный девятисложник: воспаление миокарда.

Атаку развернули по двум фронтам: начали лечить одновременно и аритмию, и сердечную недостаточность, поскольку сердце выдохлось и больше не желало эффективно перекачивать кровь. Клер предписали полный покой, никакой физической нагрузки, приём противоаритмических средств и бета-блокаторы; также ей имплантировали дефибриллятор, чтобы предупредить внезапную смерть от остановки сердца. В то же время медики боялись вирусной инфекции, поэтому выписали пациентке иммунодепрессанты и мощные противовоспалительные средства. Но болезнь перешла в самую тяжёлую стадию, распространившись на мышечную ткань: сердце всё больше растягивалось, и каждая секунда промедления могла привести к летальному исходу. Разрушение сердца Клер было признано необратимым — весь консилиум высказался за трансплантацию. Единственный возможный выход, единственный шанс на спасение.

В тот же вечер Клер вернулась домой. За ней заехал младший сын, он сам сел за руль и тихо прошептал: ты ведь согласишься, правда? Она машинально кивнула — она была раздавлена. Когда они приехали на опушку леса, в её домик из сказки, где отныне Клер жила совсем одна, дети выросли; она поднялась на второй этаж и легла плашмя на кровать, уставившись в потолок: страх пригвоздил её к матрасу, пронзил своими острыми когтями все грядущие дни, не оставил даже крошечной лазейки, — страх смерти, боли и операции; страх после операции; страх неудачи и того, что всё придётся начинать сначала; страх от одной только мысли, что в её тело будет вживлён чей-то чужой орган; страх превратиться в призрак, перестать быть собой.

Ей срочно нужно переехать: оставаясь в деревне, в семидесяти пяти километрах от Парижа и вдали от крупных автотрасс, она сильно рискует.

Свою новую квартиру Клер возненавидела сразу. Здесь было страшно жарко и летом, и зимой — и так темно, что свет приходилось включать даже днём; и конечно же шумно. Последняя шлюзовая камера перед операционной: Клер воспринимала эту квартиру как прихожую в апартаментах Смерти: ей казалось, что она здесь погибнет, не сможет отсюда выйти, и, хотя она не была лежачей, любое движение требовало сверхчеловеческого усилия, каждая ступенька причиняла боль, каждый поворот рождал ощущение, будто сердце вот-вот отсоединится от тела, вывалится из груди и упадёт, ненужная деталь; это была ловушка, превратившая её в жалкое, шатающееся, прихрамывающее создание на грани исчезновения. День за днём пространство вокруг неё скукоживалось, ограничивало её жесты, сковывало движения, суживало всё сущее; иногда Клер казалось, что ей на голову надели пластиковый пакет с какой-то волокнистой субстанцией, мешающей дышать, отравляющей жизнь. Она стала мрачной. Младшему сыну, который однажды вечером зашёл её навестить, она заявила: сама мысль о том, что во мне будет биться сердце мертвеца, выводит меня из себя; странная ситуация — и ты знаешь: я от неё устала.