Чиновничье болото

Эти люди, которые имели несчастье родиться в R, не знали никакой другой жизни, кроме изнурительной работы в этом зловонном чиновничьем болоте. Они не ходили в клубы, не посещали кинотеатры и не выезжали за пределы своего злосчастного посёлка. Если бы он изучал ненавистную ему историю, он сравнил бы их положение с положением рабов в Древнем Риме или крепостных крестьян во времена правления Екатерины II. Меньшинство творит самые жуткие вещи по отношению к большинству, возможно, даже скармливает гигантским жабам за малейшую провинность. «Опять тайком сожрали вексамен!..»

А эти люди всё терпят, потому что постоянно принимают синеватую дрянь.

«Если наш эксперимент окажется удачным, силентиум внедрят на производствах повсеместно…» По-все-мест-но!

И тут его резко отпустило. В этот момент наш герой осознал, что только что стоял на стене. Потому что спустя считанные секунды с треском свалился на пол. Но его это не беспокоило. Его трясло от запоздалого гнева, как осиновый лист, кулаки его непроизвольно сжимались и разжимались.

«Я покажу вам и 44-й закон, и «жабу», и чёрта лысого! Думаете, вы меня сломали, чёртовы бюрократические марионетки? Превратили в такого же зомби, как ваши наркоманы рабочие? Вы у меня ещё попляшете! И ты, старая высокомерная сука, — мысленно обратился он к Юлианне Георгиевне, — ещё ботинки мне лизать будешь и сама отсосать предложишь!»

Действительно, много ли надо для революции? Этих чинуш полторы калеки, а рабочих уж пара тысяч-то будет. Подмешать измельченный вексамен в еду в столовой (или где они там принимают пищу), потом рассказать про Европу, как нормальные люди живут, — и дело в шляпе. Гнев сменился лихорадочным воодушевлением. Его ещё не совсем оправившееся от встряски сознание рисовало заманчивые картины. Вот он, как истинный вождь новоиспечённой революции, во главе восставших. В их руках вилы и брусчатка… Хотя стоп — какая брусчатка в R? Лучше расколотые бетонные блоки и доски от старостроя, коего в R было предостаточно. Можно откалывать от того жуткого советского кинотеатра. Вот чиновники связаны и ждут своей участи под охраной: Илья Иванович падает перед ним ниц, а Юлианна Георгиевна предлагает ему заняться оральным сексом. Вот он во главе группы отчаянных охотников руководит облавой на гигантских жаб. Вот гигантские жабы в клетках. Зоопарки со всего мира готовы выложить огромную сумму, чтобы заполучить себе доисторических чудовищ. Вот R озарило солнце и наводнили корреспонденты и туристы со всего мира. Вот он даёт интервью. Вот он избран главой R. Вот он проводит приватизацию, распродавая по бросовой цене старое-престарое оборудование. Вот сносят устаревший кинотеатр, а на его месте строят современный торгово-развлекательный центр. Вот он создает собственную политическую партию и баллотируется от неё в Думу. И, конечно же, проходит. Его провожают благодарные жители посёлка, излечившиеся от пагубного пристрастия к силентиуму и оставшиеся без работы после ликвидации предприятия по производству наркотиков.

Лихорадочное возбуждение сменилось каким-то детским успокоением. Убаюканный сияющими и переливающимися мечтами, наш герой резко вздрогнул — в двери кто-то постучал и на этот раз постучал по-настоящему.

Он обратил внимание, что стук стал более ярким по своему звучанию, как будто стучали не кулаком в дверь, а молотом по наковальне, — видимо, наркотик меняет ещё и слуховое восприятие (о чём Лысый Хрен специально не упомянул). Он резко посмотрел на часы: было шесть утра, а значит сейчас к нему стучался уборщик и принёс завтрак. Не успел он пошевелиться, как худая серая фигура сама распахнула двери и принялась накрывать на стол.

Он встал позади пожилого уборщика и смотрел на него как заворожённый: серая фигура делала свои обычные дела, словно в замедленном кино. От этого зрелища его сначала накрыло презрение, тут же сменившееся жалостью. «Тварь я дрожащая или право имею?» — раздался глухой голос из глубин его подсознания. Он не мог вспомнить, где он слышал эту фразу (может, в школе, может, в телевизоре, а может, и на работе), но она ему очень понравилась, так как была посылом к решительному действию. В кармане нащупалась горсть таблеток, а подсознание всё не унималось: «Вошь ли я, как все, или человек?» И как в замедленной съёмке, он заломил несчастного («Смогу ли я переступить или не смогу!») и закинул ему в глотку внушительную дозу вексамена.

Десять, а может и пятнадцать минут несчастного трясло так, как будто ему дали не таблетки, а шарахнули электротоком. Невысокий худенький уборщик перекатывался из стороны в сторону, а его карие глаза повисли на капиллярах. Когда несчастного перестало трясти, он посмотрел на нашего героя и в его взгляде читалось отчаяние и одновременно смирение. Бедняга попросту свыкся со своим жалким существованием. Он смотрел на него несколько секунд и наконец решил заговорить с уборщиком.