Чёрная дыра. Сборник рассказов

Вместо Зинаиды в кресле сидело существо с женским человеческим телом и огромной волчьей мордой. На макушке у чудища вдруг появился цилиндр, и морда преобразилась в задумчивое лицо призрака, повстречавшегося мне под уличным фонарём. На женском теле возникла шинель Акакия Акакиевича.

– О, я знал-с, – воскликнул Акакий Акакиевич, – что вы непременно соблаговолить изволите-с!

Внезапно призрак превратился в громадную оскалившуюся волчицу. Она спрыгнула на пол с растворившегося в воздухе кресла.

– Я тебе покажу удобное кресло! – хрипело из звериной пасти. – Теперь же смотри и слушай!

Изо всех углов комнаты стали вылезать призраки. Среди них были и сошедшие с картин персонажи, так напугавшие меня у канала, и танцевавшие в Казанском соборе люди в париках и кафтанах, и множество оживших памятников и статуй с ликами Петра Великого, включая львов, лошадей и иных звероподобных существ. Стены сотряслись и взорвались, и в поднявшейся пыли показались омерзительные твари. Клокоча и воя, они расположились вокруг, образовав собой ровный прямоугольник, так что вместо исчезнувших стен теперь кишмя кишели мерзкие сущности. Странным образом окна комнаты сохранились целыми и, удерживаемые тварями, подрагивали в такт нараставшей вибрации. Сквозь окна в комнату проникал дневной свет. Но над головой вовсю царила ночь. На месте потолка из бездны беззвёздного неба стремительно врывались в помещение бессчётные стаи змеевидных чудовищ. А пол под ногами всосала бездонная, вращавшаяся чёрной воронкой пропасть. Всё это клубилось перед глазами, давило со всех сторон, расплющивало и разрывало меня на части, при этом позволяя мне ощущать себя в целости и осознавать происходившее. Смешавшись с роящейся массой, почти растворившись в грохочущем месиве, вдыхая смрад то и дело возникавшей и мгновенно разлагавшейся плоти, глотая зловонную жижу и захлёбываясь в бурлящей и всепоглощающей пучине, я мог видеть каждую деталь всех до единого видений и слышать каждый вновь появлявшийся звук. Из бездны под ногами я слышал голоса, молившие о помощи. А окружавший грохот сконцентрировался в голове в одну неумолимую, с невыносимой болью раздававшуюся фразу:

– Выпусти нас! Выпусти нас! Выпусти нас!

В смутной надежде я протиснулся к окну и, распахнув его, хотел было прыгнуть. С улицы дохнуло пронизывающим и вмиг оковавшим меня холодом. К тому же в окне я увидел зрелище, повергшее меня в отчаяние. На месте домов и канала над землёй громоздились бесформенные ледяные руины. Всё замерло в звенящей морозной мгле, рассыпавшись на бесконечное множество ледяных кусков. Рассыпались строения и ограды, машины и катера, асфальт, гранит и даже вода. По кусочкам рассыпались люди, и окаменевшие частички их тел развеяло по округе морозным вихрем. Только неподвластные сокрушительной стихии разноликие твари блуждали меж обломками, отыскивая свежее лакомство и облизывая, разгрызая с мерзким хрустом и заглатывая обезображенные головы и конечности.

И что-то вынуждало меня с безысходным отчаянием постичь, что всё то, на что я надеялся, спасаясь от наваждений, не только случилось, но как будто было всегда, что всё самое важное, что я когда-либо осознавал, теперь оказалось самым ужасным из всех возможных и невозможных миражей. Об этом говорило мне то, что я видел перед глазами. И именно это внушали вдруг примолкшие и покорно склонившиеся призраки. И голос внутри меня раздавался над всей вселенной:

– Меня нет и никогда не было. А есть лишь чёрная дыра – вместилище смрада, зловония и всякой мерзости. Губить и разрушать – моя стихия. И на моей совести все человеческие смерти и страдания. Ни единой души я не спас и никогда не спасу. Так открою двери и выпущу зло, проснусь, и исчезнет навязчивый сон. Я – этот сон! Я –мираж! Я –мучительный нарыв, который необходимо вскрыть. И лишь сгинув в пропасти, я обрету долгожданный покой.

Но, провалившись в пропасть, я ощутил себя в гробу погребённым заживо. Возможно, видение длилось всего мгновение, но ощущение не проходило долго. Страшнее всего казалось не то, что невозможно было дышать, а осознание безвыходности положения, осознание того, что никакие крики, никакие действия не помогут освободиться от плена; и ещё более ужасным открылось то, что мне, которого вроде бы нет и никогда и не было, которому только что был обещан покой, отказано в возможности проснуться от жуткого кошмара – кошмара осознания того, что нет ни смерти, ни покоя, а есть только эта, ежесекундно сводящая и не способная свести с ума, сознательно выбранная мною участь извечно томиться в кромешном склепе. И вот в этой-то не прекращавшейся и, казалось, не могущей уже прекратиться муке я в последний раз услышал едва донёсшийся до меня чуть слышный шёпот:

– Позови…

– Зинаи-и-да-а-а! – вскричал я из последних сил