Бежит прямехонько в свою рабочую трущобу, в общежитие, а чего бежит и зачем эту книгу несет - сам не понимает, чует только, что горят на нем брызги чужой крови и жгут нестерпимо. Добегает до своей трущобы и видит: сидит на порожке мужичок, в зипуне и в лаптях, убогий такой, на дожде промокший. И узнал в нем Петька своего родного отца! «Здравствуй, сынок, - говорит мужичонко, - вот и свиделись». - «Здравствуй, батя...» - говорит Петька оробело. «Чтой-то у тебя такое? Книга какая-то в золоте? Э-э, да у тебя руки в крови! Уж не убил ли кого?» - «Спасай, батя, погибаю!» - «Что ж ты, рассукин сын, наделал? Спервоначалу отца своего родного продал, разорил до нитки, а теперь чью-то невинную кровь пролил?» - «Я, - отвечает Петька, - всё для мировой революции делал!» - «Значит, для мировой революции ты своих родителей по миру пустил? Мать-то твоя, старушка, померла с горя, сестренка да братишки под окошками христарадничают, а меня, отца твоего, выслали вовсе по твоему иудиному доносу. А теперь, выходит, ты людей стал убивать да, вижу, Божьи церкви грабить? За всё предо мной ответишь! Худую траву - с поля вон! Завелся в семье ублюдок - порешу тебя собственными руками!»
Перекрестился мужик и достал из-за голенища сапожный острый нож. Только видит - кривляется возле кто-то мохнатенький и под руку подталкивает: «Ударь! Ударь!» Мужик был богомольный и врага понял, стал молитву читать: «Спаси, Господи! От греха уберег! Уходи, Иуда!» - сыну говорит и нож убрал. Тот стоит потерянный, потом как закричит: «Не надо мне ничего!» - книгу бросил и побежал куда глаза глядят.
Мужик ту книгу подобрал и пошел себе... А что дальше было, братцы мои, товарищи хорошие, убей Бог, не знаю. Вот и думайте и гадайте: покинула Черная книга Сухареву башню или назад вернулась? Вам-то самим как кажется? Сам-то я видел, да и вам говорил: профессор один очкастый, головой он поврежденный, с Канатчиковой, возле башни ходит да молоточком выстукивает, а где книга - места вспомнить не может. Вот ведь какие пирожки-оладушки. Ну да что толковать, поживем-увидим, еще не такие чудеса будут, помяните мое слово. Потому как жив бес московский и свое уступать не хочет. Ну а нам, людям грешным и мизерным, с бесом связываться вовсе несмысленно. А чую - рядом он и как бы беды не нанес. Так уж я пойду, друзья веселые, граждане московские... Ну разве что на дорожку. Спасибо вам, милые мои, люди добрые. Всем поклон. Спасибо за компанию. Счастливо оставаться.
Сказ седьмой
ПРО ВЕЛИКОГО ГРЕШНИКА, ПРО МУЖИКА РУССКОГО И ОПЯТЬ ПРО БЕСА
О чём же рассказать вам сегодня, граждане-сударики? Опять про беса? Понравился, вишь, вам бес! Он и мне, призна́юсь, как ни грешно, нравится - враг он наш, а ловок и презатейлив. Но сколь же мерзок! Вы послушайте только, что он вытворил.
Приходит наш бес к знаменитому одному нынешнему поэту-писателю. Принимает облик красавицы писаной, блудницы распрекрасной. «Я, - говорит, - ваша поклонница!» Поэт ручку к сердцу прикладывает, глазенки горят масляно: «Очень рад, очень рад!» Сажает гостью на диван, сам возле подсаживается, потчует ликерами-коньяками и винами всякими. Черт ни от чего не отказывается, потому как яд-алкоголь на него - никакого воздействия. Напился поэт, налакался, подбирается к гостье, обнимает ее, прижимает, руками свободу проявляет. Хочет грудь полапать, а черт ему кукиш в ладонь сунул, за коленку берет, а она мохнатая! Смотрит поэт: черта он обнимает, черт у него на коленях сидит! «Ну, - говорит поэт, - до чертей допился!» - «Еще не допился, - отвечает наш бес, - потому как я самый что ни на есть разнатуральный черт!»
Смотрит поэт, и правда: он самый, черненький, мохнатенький, с хвостом и рожками. «Фу ты черт, и правда - черт!» А бес наливает вино-коньяк в рюмки и предлагает: «Давай выпьем за дружбу!» Поэт соглашается: «Черт с тобой, давай, мне все равно, с кем пить, лишь бы пить». Выпили. «Я думаю, - бес говорит, - что тебе не надо доказывать, что я самый что ни на есть разнатуральный черт, потому как ты, человек, наделенный творческой фантазией и богатым воображением, сам в меня поверишь. Да и книги кое-какие ты читал, про доктора Фауста и распрекрасную Маргариту». - «Охотно тебе верю, - говорит поэт, - только давай сочиняй что-нибудь поинтереснее. Я, - говорит, - вашего брага, чертей, знаю, и что вы посулить можете, тоже знаю. Посулить ты мне можешь, как Фаусту, вечную молодость. Так заранее заявляю тебе, что она мне ни к чему. Свою молодость я в дым пропил, баб перепробовал множество и вторично пропивать и с бабами вожжаться не имею удовольствия». - «Отлично-хорошо, - это бес-то, - с умным человеком и потолковать приятно. А как насчет славы?» - «Что слава, жалкая заплата...» - «Знаю, знаю, - перебивает бес, - читал, а всё-таки если не так, временно, а вечно? Мы ведь, бесы, вечны и дела свои заключаем на вечность».