Чёрная кошка

Когда я уезжал в Нью-Йорк и мы с Наташей и Екатериной Фердинандовной выпивали «на посошок», Солженицын совал мне разные книги:

– Вот это вам надо прочесть. Вот это – обязательно!.. Вот это можете прочесть на досуге… – Я взглянул на обложку: «А. Солженицын. Публицистика». Я этой книжки в глаза не видел, только слышал много… Что есть такие знаменитые статьи: «Образованщина», «Наши плюралисты»…

– Ой, – говорю, – Александр Исаевич! Подпишите, пожалуйста!

Он взял книгу, ушел в гостиную и сел за маленький столик. Открыл книгу, написал что-то, задумался… Мы стоим с Наташей в кухне, разговариваем; я краем глаза наблюдаю за ним.

Вот он снова поднес перо к бумаге… И опять задумался. Я соображаю: что он там собирается написать? Наверное, какое-нибудь напутствие, пожелание… что-нибудь о России…

Александр Исаевич вручил мне книгу. Я сунул ее в сумку, пожал ему руку, поцеловал Екатерину Фердинандовну… Мы с Наташей вскочили в машину и помчались на аэродром – опаздывали… Потом у меня была пересадка в Бостоне, надо было успеть на рейс до Нью-Йорка. В аэропорту «Ла Гуардиа» меня встретили друзья, мы поехали в японский ресторан… Помню, я еще похвастался: что вот, мол, Солженицын подписал мне свою книжку… Ночевать я поехал к кому-то из друзей; утром меня еле растолкали и – на московский самолет…

Сижу в самолете и ругаю себя: что ж я, дурак, книжку-то оставил в сумке, сейчас бы сидел, читал… А главное – ужасно хотелось посмотреть, что он там написал…

Короче, добравшись до московской квартиры, я, не снимая пальто, открыл сумку, достал книгу и прочел следующее: «Станиславу Сергеевичу с уважением. Солженицын».

Потом я Наташу спросил:

– А о чем он раздумывал так долго?

– Ну знаете, Слава, – стала она объяснять. – Для него очень важно: как он имеет право обратиться к человеку. Скажем, если бы вы были подольше знакомы и он знал бы вас лучше, он мог бы написать «сердечно» или еще как-нибудь…

Ну, что тут скажешь… Вот такие они – Солженицыны. Мы, конечно, все были готовы к этой тяжелой вести – последние два-три года он уже плохо себя чувствовал. Да и он сам был готов к достойному уходу из земной жизни. И все равно – как обухом по голове…

Лежу на берегу теплого моря – и вдруг звонок. Наутро я был в Москве.

Его проводили с воинскими почестями, как боевого офицера, участника Великой войны. Пришли проститься оба президента. Назвали улицу его именем. Ирония судьбы: Большую Коммунистическую назвали именем могильщика коммунизма. Он предвидел конец этого уродливого коммунизма и сделал все, чтобы приблизить его гибель.