Чёрная кошка

Выходим, и я вдруг оказываюсь один против всей этой кодлы, никто на помощь мне не спешит. И сразу замах, я уворачиваюсь и отвечаю тем же. В общем, бьюсь я, благо силой был не обижен, но на пределе. Чувствую, еще чуть-чуть и моя оборона рухнет, хотя пока еще и не задели. Вдруг ощущаю какое-то смятение в рядах противника и краем глаза вижу, что Володя Высоцкий выскочил. Он отвлек на себя часть противника. Тут милиция влетает, и оказалось, что нас двое и их уже двое, остальные разбежались. Начинают разбираться. У меня ни одной царапины. У Володи потом только челюсть болела, а наши противники с синяками, кровь из носа идет. «Так кто кого бил?» — спрашивают. Я пытаюсь объяснить, что на меня напали. «Кто кого все-таки бил? Посмотрите на себя и посмотрите на них…» В общем, и смех и горе.

С этого момента мы с Володей сильно подружились…

В 1984 году я приехал в Баксан выбирать натуру для фильма «Дети капитана Гранта». Официантка, которая нас обслуживала в столовой, вдруг обращается ко мне:

— Ой, наш шеф, как узнал, что вы приехали, приглашает вас завтра на шашлык. Он очень дружил с Высоцким.

— А как его зовут? — спрашиваю.

Она назвала имя. Что еще за «друг» такой? Смутное подозрение зашевелилось во мне, но я и виду не подал.

— Ладно, мы придем.

На другой день спустились с гор с Тимуром, нашим оператором, подходим к шашлычной. Я подзываю официантку.

— Ну-ка, покажи нам своего хозяина.

— А вот он стоит.

Смотрю — а это тот рыжий, который тогда затеял драку и которому больше всех досталось. Теперь он, значит, друг Высоцкого.

Но в те времена Володю на Кавказе не знали, его слава еще не перешагнула Кавказский хребет.

Последней из его цикла была написана «Военная песня». С ней связана такая история.

Я прихожу в гостиницу «Иткол» с ледника, грязный, уставший, — часов шесть шел пешком, — Володи нет. На столе лежит черновик. Смотрю — новая песня. Читаю и думаю: какие потрясающие слова!

Мерцал закат, как блеск клинка,

Свою добычу смерть считала.

Бой будет завтра, а пока

Взвод зарывался в облака

И уходил по перевалу. —

Отставить разговоры!

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы —

Они помогут нам…

Потрясающая песня!

Стоп… А мы жили очень весело, всегда разыгрывали друг друга. Вдруг пришла озорная мысль: сейчас я его, паразита, разыграю, тем более что он никогда не оставался в накладе. У меня память на стихи очень хорошая. Достаточно сказать, что я знаю наизусть всего «Евгения Онегина». Я быстро запомнил припев, тут же опять надеваю рюкзак и спускаюсь в бар. Там сидят американские туристы и с ними — Володя. Он вертелся там, потому что в их группе было, наверное, десятка полтора молодых девчонок, одна симпатичнее другой. Он пел им песни. Они ни слова не понимали по-русски, но каждый раз просили его спеть песню, что они там понимали — я не знаю, им доставляло огромное удовольствие, они хохотали над его смешными песнями.

Увидев меня, Володя подбегает и говорит: «Слава, я такую песню написал! Пойдем в номер, я тебе ее спою». Я отвечаю: «Не могу, я шесть часов бежал, дай хоть попью».

Мы подходим к стойке, я выпиваю бутылку воды, беру еще одну. А он прямо — приплясывает, — так ему хочется спеть новую песню.

— Хочешь, — говорит, — я ее тебе прямо здесь спою, даже без гитары? — и начинает:

Мерцал закат, как блеск клинка. Свою добычу смерть считала…

Я говорю:

— Постой, ты уж совсем как Остап Бендер, который всю ночь сочинял «Я помню чудное мгновенье» и только утром понял, что это кто-то уже сочинил до него.

— Что ты мелешь?!

— Как — что я мелю, — отвечаю, — эта старая баксанская альпинистская песня, еще военных лет.

— Что ты выдумываешь?! — закипает Володя. — Я написал ее сегодня!

— Ничего я не выдумываю. Это старая альпинистская песня. Помнишь, ребята приходили… Старые альпинисты, пели песню тебе. Там еще есть припев… Хочешь спою? Я сейчас точно не вспомню, но там есть такие слова:

Отставить разговоры!

Вперед и вверх, а там…

Ведь это наши горы —

Они помогут нам.

Он побледнел:

— Не может быть! Да что же это со мной происходит?!

— Да ладно, Володя, — не выдержал я, — я тебя разыграл.

Как он посмотрел на меня!.. Альпинисты считали его своим. Верили, что он опытный восходитель. А он увидел горы впервые.

Люди воевавшие были уверены, что он их боевой товарищ. Такая правда, такая ободранная до крови правда, лезла из его военных песен. А ему, когда началась война, исполнилось три года.

Он был мужчина, если хотите. По природе своей, героическому нутру он должен был, вероятно, пойти в моряки, в летчики, в солдаты. Но для этого надо было иметь несколько жизней. Поэтому он в песнях проживал то, что хотел бы прожить в жизни. Он, будучи артистической натурой, как бы становился на мгновение тем, кем хотел быть. Свою несостоявшуюся ипостась находил он в этих песнях.