Чёрная мадонна

– Тебе лучше вернуться внутрь! – рявкнул на нее Сэм. – Кто знает, что могут выкинуть эти идиоты?

Но они ничего не сделали – лишь, не поднимая глаз и не посмотрев в их сторону, прошли мимо виллы к поджидавшей машине «скорой помощи». Чем продемонстрировали типично итальянское отношение к смерти. Женщина умерла, ее тело следует убрать.

Мэгги направилась было внутрь, но Адамо неожиданно откололся от небольшой процессии. Подбежав к садовым воротам, он принялся потрясать кулаком:

– È un diavolo! – кричал он. – È un diavolo![23]

– Я сейчас с ним разберусь, – сказал Сэм и направился вниз по ступенькам, однако Мэгги удалось схватить его за руку.

– Не надо.

С этими словами она шагнула мимо него и направилась к Адамо Морелли.

– О, Хетта, Хетта! – запричитал он, когда она подошла ближе.

Мэгги обняла Адамо за шею.

– Sono così spiacente[24], – произнесла она. – Прими мои соболезнования.

Несчастный Адамо прижался к ней. Он любил синьору Морелли слишком долго и безнадежно, чтобы теперь заботиться о каких-то там приличиях.

Когда Адамо и «скорая помощь» уехали, дом, казалось, погрузился в молчаливое отчаяние, прерываемое лишь поминками, устроенными Антонеллой.

Джесс проснулся и вышел к столу, однако вместо того, чтобы, как обычно, обнять каждого из присутствующих, лишь поцеловал мать и молча сел за стол. Феликс никогда не садился во главе стола, как будто не был здесь полновластным хозяином, хотя именно из его кармана была оплачена каждая нитка их одежды, каждая крошка на тарелке. Он сел по правую руку от Мэгги, рядом с Джессом. Места по обоим концам стола заняли Мэгги и отец Бартоло.

Восставший из мертвых Сэм занимал место слева, зажатый между Мэгги и Антонеллой, которая сидела ближе всех остальных к кухне и накладывала им на тарелки еду. Смерть синьоры Морелли набросила на желтую виллу серую тень как раз в тот момент, когда Мэгги так хотелось любить. Увы, вид мертвой женщины с мертвым ребенком в чреве отравил всю радость встречи. Более того, в уголках дома, в саду и на озере уже начались пересуды. Впрочем, Мэгги было безразлично, что там говорят.

В течение нескольких недель она размышляла о том, что делать с Джессом и с Феликсом. И, в конце концов, приняла решение. События этого вечера лишь укрепили ее в этой мысли.

Тем временем половина приготовленных Антонеллой кушаний были отнесены в дом Морелли. Ну кто бы мог подумать, что пир, который предполагалось устроить в честь возвращения Сэма, обернется поминками… В качестве закусок были поданы разнообразные вкусные блюда – маринованные, тушеные, запеченные, обильно сдобренные нежнейшим оливковым маслом первого отжима.

Итальянцы такие же непревзойденные мастера делать оливковое масло, как и вино. Мэгги отведала баклажаны, грибы, артишоки, булочки с анчоусами, кальмары, пока, наконец перепробовав все, не сдалась. От нее не скрылось, что Сэм отведал всего, причем, пробуя первый кусочек, несколько мгновений сидел, закрыв глаза, как будто на него снизошло неземное блаженство.

Что не скрылось от зоркого глаза Антонеллы, продолжавшей подкладывать ему в тарелку новые угощения.

– Buono?[25] – спрашивала она, и он отвечал:

– Non buono. Eccelente[26].

И тогда она говорила:

– Mangi! Mangi! Ешьте!

И Сэм с радостью выполнял ее приказ. Мэгги же подумала, что Сэм проснулся, терзаемый волчьим голодом.

После закусок было подано нежное ризотто, затем бифштекс, рыба, паста маринара, фрукты и козий сыр. В качестве десерта – дульча доместика: финики, фаршированные орехами, сваренные в подслащенном медом вине. Это блюдо подавалось еще в Древнем Риме. За столом было выпито две бутылки «Барбареско» из престижного сорта «Ниббиоло», выращиваемого на солнечных склонах Пьемонта. Антонелла выбрала старое «Марчиано Аббона», «Винья Фасет», со знаменитой этикеткой, изображавшей сидящую на ветке колибри. По словам Феликса, вино отличал тонкий, изысканный вкус. Сэм почти единолично выпил целую бутылку, как будто это была газировка. Мэгги позволила Джессу сделать несколько глотков вина, разбавленного водой. Для тех же, кому столь обильная трапеза грозила проблемами с пищеварением, Антонелла приготовила ликер из Абруццо, так называемый Centerbe di Tocco Casauria.

Все дружно поглощали пищу, что позволило развеять царившую до этого меланхолию, однако разговор в основном велся через голову Мэгги – Феликс, отец Бартоло и даже Джесс обсуждали такие вещи, о которых она ничего не знала. Затем Феликс на минуту умолк и подался вперед. Глядя на него, можно было подумать, что он собрался продекламировать Геттисбергскую речь[27].

– Джесс, – произнес он. – Ты не мог бы оставить нас на минутку одних?

– Да, дядя, – ответил мальчик.

Антонелла встала из-за стола и увела с собой Джесса. Когда они ушли, Феликс сказал, обращаясь к Мэгги: