Чёрная обезьяна

Мы, одни из последних, собирали свои вещи. Отец никогда никуда не торопился. Помню, что поработать в городе он хотел с тех пор, как родился младший брат. Когда брату исполнилось три года, отец уехал на десять дней.

Мать хотела взять с собой в джунгли котелок, а отец не хотел — котелок пришлось бы нести ему, потому что мать несла младшего брата в руках, а тюк с вещами, лепешками, сушеной рыбой и кукурузой на голове.

— Кому нужен твой дырявый котелок? — сказал отец. — Повстанцы не возьмут эту дрянь.

Отец хотел нести только большой нож.

— Хоть бы кто-нибудь пришел и убил нас всех, — сказала мать.

Отец ничего не ответил на ее слова.

— В чем мы будем варить еду? — спросила тогда мать.

Отец задумался, морщась и часто сплевывая на землю.

Тут пришел Президент из семьи Банеле. Он сказал, что отстал по дороге в соседнюю деревню, испугался и решил вернуться.

Я не поверил, потому что Президент никогда ничего не пугался.

Отец мой не обрадовался своему незаконному сыну, а я ему обрадовался. Мой родной брат был намного моложе меня, а Президент — хоть и меньше ростом, но немного постарше, поэтому мы часто играли с ним. Президент умел ловить птиц, и потом мы вытягивали из них перья, считая на пальцах, сколько перьев нужно потерять птице, чтобы она догадалась умереть. Еще он ловил водных крыс, которых мы подолгу били древесными прутьями: спустя несколько часов крысы становились мягкими, как мох, и сгибались во все стороны.

Президента не любил его отец, Банеле, потому что не был ему отцом. И даже мать Президента не очень любила, потому что он не был сыном ее мужа. Президент ел самым последним в их семье, хотя во всех семьях последними садятся к столу девочки. И родня, к которой они шли, тоже не любила Президента, вот он и вернулся.

Мать, подумав, сказала, что котелок понесет Президент.

— Я сам понесу! — сказал отец, сразу ставший очень злым.

Мы поднялись и пошли в джунгли. Отец все никак не мог решить, в какой руке ему нести нож, а в какой котелок. Мне казалось, что котелок он сейчас забросит куда-нибудь, но в эту минуту нам навстречу вышло несколько повстанцев, и нож у отца сразу забрали. С одним котелком ему сразу стало проще.

Повстанцы были с оружием и очень возбуждены.

— Ты хотел донести, что мы идем? — спросил один из них у отца.

— Я не знал, что вы идете, — ответил он.

— А куда ты пошел? — спросили его.

— Я пошел в город, — ответил он.

— Донести, что мы идем? — спросили его.

— Я не знал, что вы идете, — ответил он.

И так они долго разговаривали, а потом повстанцы решили ударить отца прикладом в голову, но он прикрылся котелком, и раздался звон.

Повстанцы вели себя так, словно пришло время кого-то убить и необходимо было это сделать немедленно.

Отец об этом догадался и от страха сел прямо на землю. Его не стали поднимать.

Зато немолодой повстанец столкнул с ног мою мать и упал на нее сам.

Я много раз видел, как отец делает так, и не волновался.

Отец тоже сидел на месте, только иногда, щурясь, смотрел в одну точку, словно недавно проснулся и вспомнил о какой-то потере. Но быстро успокаивался и только гладил себя по ноге.

Заскучав, повстанцы заставили его снять с себя всю одежду, а затем снова надеть ее, но только задом наперед. Отец так и сделал.

— Теперь иди домой! — сказали они ему, смеясь.

Отец неловко пошел по тропе, сзади у него топорщились грязные колени брюк.

— Ты тоже иди, — сказал матери тот, что только что лежал на ней, а теперь лежал рядом, ленясь одеваться. — И вот этого возьми, — он подтолкнул к ней моего младшего брата ногой.

Мать схватила брата за руку, отошла немного и остановилась, ожидая, что сейчас, быть может, отпустят и нас.

— Мне нужны эти дети! — сказала она негромко. Никто не ответил ей, и она несколько раз повторила свою фразу так, словно была эхом самой себя.

Лежавший на ней снял со своего органа скользкую резиновую оболочку, завязал ее узлом и кинул в сторону матери.

— Тут несколько тысяч детей, — прокричал он, смеясь.

Потом он поднялся и, указывая на нас с Президентом расставленными рогаткой пальцами, сказал:

— Пойдете с нами, солдаты.

Повстанцы поправили одежду и двинулись в сторону каменной дороги.

В некотором отдалении пошла за нами и моя мать.

А отец — нет, он стоял на своем месте с котелком в руке.

Между отцом и матерью топтался, шаг вперед — шаг назад, мой младший брат, который никак не мог понять, в какую сторону ему пойти.

Матери сначала крикнули, чтоб шла назад, но она не послушалась, и тогда в ее сторону выстрелили из автомата. Пули прошли над головой матери. Несколько веток упали.

Она так и не решилась перешагнуть через ветки, но только повторяла и повторяла:

— Мне нужны эти дети!

Вечером повстанцы пришли к большому лагерю, где находилось еще сто таких же, как они. Повстанцы были веселы и хорошо накормили нас.

Уже ночью меня ввели в палатку к человеку в красивой форме со множеством карманов. Ноги его были прикрыты одеялом. Все называли его майором.

Он расспросил меня о родителях. Я сказал ему, что желаю матери добра, но совсем не желаю жить дома.

Он спросил, не хочу ли я учиться.