Чёрная речка. До и после (К истории дуэли Пушкина)

Gevers a été aux affaires étrangères et on lui a dit qu'il n'était arrivé qu'un grand paquet à l'adresse de la comtesse Nesselrode. Je vous assure, [je] suis tout malheureux de ne pas avoir le linge. Vous direz à papa et à mes sœurs que je ne leur écris pas parce que je n'ai rien à leur dire, que tout ce que je pouvais leur écrire vous leur raconterez, ce qui vaut mieux; vous leur direz encore que je les embrasse de cœur. Quant à vous, vous savez que c'est toujours aussi fort que je vous aime, que je vous embrasse en imagination.

Tout à vous

d'Anthès

Dites à Alphonse qu'il vous fasse voir ma dernière passion et vous me direz si j'ai bon goût et si avec une petite fille il n'est pas possible d'oublier la morale qui dit qu'il ne faut jamais s'adresser qu'aux femmes mariées.

Петербург, 2 августа 1835

Любезный друг мой, вы так избаловали меня частыми письмами, что я не могу привыкнуть к вашему молчанию: вот уж 3 недели как от вас нет ни слова. О вашем здоровье я не тревожусь. Меня успокоил Брей, которому вы писали, после того как написали мне, однако предупреждаю, что решительно не позволю вам молчать так долго, ибо только от вас самого желаю узнавать, чем вы занимаетесь и как живёте.

После возвращения из лагеря погода у нас стоит прекрасная, да и развлекаемся мы от души. Во-первых, двор пребывал на Елагине очень долго, а это делает жизнь на Островах чрезвычайно весёлой, к тому же у многих возникла превосходная мысль устраивать нам праздники на Водах[38], наподобие тех балов, что дают за границей. Право же, они прелестны и удались настолько, что двор соблаговолил там бывать. Последний бал мадам Клейн[39] стал триумфом, явно польстившим её мелочному женскому тщеславию; и то сказать, императрица, как только приехала, сразу подошла к ней и сказала, что давно желала познакомиться, и беседовала довольно долго; поверьте, это произвело потрясающий эффект на купеческих жён. Впрочем, мадам Клейн не возгордилась, я видел её только вчера, и она всё так же мила. Я всё забывал рассказать вам подробнее о жизни Жюли[40] в Пет[ербурге], а она ведь должна вас интересовать, вы же один из давних её поклонников: но одного потеряешь, 100 найдёшь, так что ваш отъезд не оставил пустоты в её сердце; с самого приезда дом её поистине уподобился казарме, поскольку все офицеры полка проводили там вечера, и можете вообразить, что там творилось, но нравственность блюлась, так как знающие особы утверждают, что у неё рак матки. Однако император, который не входил во все эти подробности и ежедневно получал рапорты о том, что офицеры, вместо того чтобы быть в лагере, проводят всё своё время в дороге, разгневался и через генерала[41]выразил им своё неудовольствие. Меж тем, к несчастью, наступил день рождения Жюли: у себя в имении[42] она устроила роскошный праздник своим крестьянам; как вы догадываетесь, сумасбродничали там вовсю; я не был, но злые языки рассказывают невероятные вещи, хотя я уверен, что это выдумки. Например, будто она заставила крестьянок влезать на шесты, а когда они оттуда падали, крикам и веселью не было конца, или будто бы она приказала устроить для крестьянок скачки, и бабы скакали верхом без панталон и без сёдел, словом, все шутки в таком же духе. Самое же неприятное, что, возвращаясь, Александр Трубецкой[43] расшибся и вывихнул руку. Естественно, императору стали известны все эти слухи и о руке Александра, так что на следующий день на балу у Демидова[44] он был в гневе и объявил нашему генералу в присутствии человек сорока: «Если офицеры твоего полка все будут заниматься глупостями, они дождутся, что я переведу с полдюжины в армию; ну а эта баба — это о Жюли — успокоится только тогда, когда я прикажу полиции выгнать её, ей не хватает только оказаться у генерал-губернатора в списке публичных девок».

Можете представить, какое впечатление это произвело во всех салонах, и Литта[45] тотчас же стал ходатайствовать о позволении ей уехать в Италию, но император поначалу воспротивился и намеревался повелеть ей отправляться в провинцию, однако она так плакала у Бенкендорфа[46], а Литта так за неё ручался, что император позволил ей уехать, что она и сделает через полтора месяца. Что до меня, я этим расстроен, она очень приятная особа, и я, хоть и не бывал у неё в доме, часто с нею виделся; скажу вам, что я почёл за лучшее не бывать там, раз император так решительно высказался против тех, кто запросто посещал этот дом.

Сию минуту слуга привёз мне из города ваше письмо, датированное 30 июля. Оказывается, Геверс получил его ещё пять дней назад; право же, его превосходительство после приезда принца совершенно потерял голову и думает только, как бы умчаться в Петергоф. Ведь и последнее ваше письмо он тоже продержал 3 дня. Будьте покойны — вернётся, и я возьмусь его проучить.