Чёрная сова

Терехов поначалу и не знал, что ему делать: то ли, коль сама судьба оставляет его на плато, радоваться, то ли негодовать, качать права, требовать немедленного и полновесного отпуска и каких-либо гарантий. Представитель заказчика из Академии тоже оказался сговорчивым, попросил сдать все имеющиеся материалы, мол, в ЮНЕСКО уже трясут, и подписать акт о выполненных работах.

До полного завершения съёмки оставалось проверить точность привязки нескольких объектов, и Терехов предложил учёному завтра же и сделать это, однако тот не захотел бегать с рейкой по местным болотам и готов был принять материалы в том виде, что есть. Пришлось выставить ему вьючный ящик с полевыми материалами, выдать ключи от замков и подмахнуть акт. Академик наскоро составил опись всего, что сдали—приняли, в том числе инструментов, и, удовлетворённый, заявил, что, по просьбе ЮНЕСКО, кандидатура Терехова представлена на награждение специальной международной медалью. А к ней полагаются льготы, солидная премия и поездка в Париж, в штаб-квартиру организации на площади Фонтенуа. Если пройдёт, то можно будет даже в Лувр ногой двери открывать, присутствовать на заседаниях организации в качестве почётного гостя.

Но когда речь зашла об арендованных на ипподроме лошадях, тут оба щедрых на посулы начальничка призадумались. Серая кобылица была в наличии, но по документам исчезнувший гнедой стоил дороговато, и ответственности за пропавшее имущество никто брать на себя не захотел. А вешать её на рядового исполнителя, к тому же пострадавшего, тоже было несправедливо, тем паче начальник изыскательского департамента явился на отнятом у геодезистов джипе! Дабы избежать скандала, после недолгих препирательств сговорились поделить убытки между Газпромом и учёными, чем и подтвердили догадки Терехова, что второй джип оказался в Академии.

Столь неожиданное завершение работы сначала даже шокировало, ибо Терехов уже влился в вялотекущий процесс, повязанный непредсказуемыми обстоятельствами, болезнью напарника и случайными помощниками. Он мысленно готовился к изматывающему итогу, когда придётся сдавать материалы, инструменты, тем паче такому неизвестному и привередливому заказчику — ЮНЕСКО. А ещё коней ипподрому, где тоже свои меркантильные интересы! Но всё произошло так быстро, без головной боли и даже с обещанием международной награды, что он даже растерялся. Неужели такой счастливый конец? И теперь можно преспокойно дождаться машины из родного Газпрома, побросать барахлишко и отбыть на недельку в Новосибирск, неторопливо размышляя при этом о перспективе назначения на должность начальника участка трассы, пересекающей плато Укок. Два месяца работы его словно испытывали трудностями, проверяли на психологическую устойчивость, пытались свести с ума, намеревались изгнать, возбудив ревность самого хозяина местности — начальника заставы, даже зарезать хотели! А теперь вот осыпают деньгами, посулами наград и новых должностей — забавно...

Между тем Куренков вздумал напоследок поёрничать.

— Нас предупредили, что на Укоке есть своеобразный местный колорит, — намекнул он. — В смысле нравов и суждений населения. А ты их хорошо знаешь, тебя здесь уважают. Мы тут встретили алтайцев, дорогу спросили. Так они утверждают, что ты великий шаман!

Терехов хотел съязвить, мол, не только алтайцы — духи плато Укок к нему благоволят и повинуются, но сдержало отсутствие голоса. И сам при этом подумал, что такой внезапный оборот дела — всё-таки судьба, высший промысел, согласно которому он должен остаться на Алтае.

Это скорее развеселило его, чем вдохновило, почему-то сразу подумал о чёрной сове: благодаря её ли ведь-минским чарам, воле местных могущественных духов или ещё чёрт-те чему, но он теперь повязан с этими горами, судя по всему, надолго. Обычно, кто начинал изыскания новой трассы, тот её и заканчивал, а это не один год, за первой ниткой потянется другая, если хитромудрые китайцы разохотятся. А ведь даже не мечтал, не взывал к духам, не посылал в пространство никаких желаний, обряженных в «мыслеформы»!

— Тянуть трубу через «зону покоя», по святым местам аборигенов — дело непростое, — продолжалась будто бы ненавязчивая агитация начальника. — Как будут относиться к изыскателям, так потом и к строительству трассы, да и к самому газопроводу. Ты это лучше меня знаешь.

— Подумаю, — экономя слова, пообещал Терехов.

Куренков с сожалением убрал бумаги.

— Ладно, думай... Сдашь коня ипподрому, придёт машина.

Вьючный ящик с материалами и инструменты загрузили в джип и уехали, на ночь глядя, будто бы встречать автоколонну изыскательского отряда, шедшую по трассе уже в районе Барнаула.

Обескураженный Терехов проводил начальство и долго смотрел ему вслед, собираясь с чувствами и мыслями. Потерявшие добычу и вспугнутые вороны пометались возле кунга и расселись на могиле барана, как скорбные старые тётки на похоронах.

— Вот и всё, — вслух сказал Терехов и швырнул камень.

Птицы даже не дрогнули.