Чёрно-белые сны

Но вешали любовь в стальные рамки.

Вот мы с тобой с букетом васильков,

Вот я на юге — солнце, берег моря.

Леса и горы, сотни городов —

Жила словам беспечным, эхом вторя.

Зачем светила ласково луна?

И мы зачем-то были? Жили-были.

Зачем твердили, что нужна, нужна?

Зачем, зачем мне это говорили?

Летний вечер…

Летний вечер.

В речке отражаются

Маковки соборов и церквей.

Солнышко — цветущая азалия,

Алое, но воздух всё нежней.

И, как будто, даже легче дышится —

Спрятался в прохладу жаркий день.

Медленно иду, вбивая шпильками

Серую распластанную тень.

Ветер озорной швыряет под ноги

Ржавчину шуршащую листвы.

Облака по небу одинокие —

Паруса безбрежной синевы…

Август, обнимая плечи ласково,

Шепчет, что для грусти нет причин.

Речь его прерывистая, вязкая,

Взбудоражил пламенными сказками,

Доставая сердце из руин…

Имею право

Скриплю, колю цитатами.

А что? Имею право.

И сыплю, сыплю «ъятями»

Налево и направо.

Мой голос — перекатами,

Слова — густая лава.

Речь выдаю тирадами:

«Обидно за державу!»

Ругаюсь с депутатами

До ломоты в суставах:

«Замучили дебатами.

Найду на всех управу!»

Гремлю «стальными латами»,

Скриплю во сне зубами —

Сражаюсь с бюрократами,

Но… лежа на диване.

Смотришь на город, а там горы…

Смотришь на город, а там горы

Домов, врастающих в небо.

Вы скажете это небыль?

Дорог узкие коридоры,

Машин дымящихся пепел

Едкий, и заборы, заборы.

А когда-то были просторы,

Сияли румяные зори,

И люди не ведали горя,

И гулял озорной ветер…

Там, где тёмный врастает город

Крышами в серое небо.

В тумане глаз твоих…

В тумане глаз твоих, боясь забыться,

(По лабиринтам радужки холодной)

Брожу, брожу, не веря небылицам,

Шагаю, ожидая поворота.

Но вот куда? Хочу я знать? Так что же

Рванулось сердце, а потом заныло?

Ежеминутно страхи множу, множу

И пропускаю нужный — мимо, мимо.

Смешливый Фавн, невидимый и дерзкий,

Не прогоняй испуганную Нимфу.

Позволь в руках уснуть и отогреться,

И песен пой чарующие рифмы.

Солнечный луч

Луч солнца на коленях умостился:

«Не прогоняй, недолго посижу.

Смотри, а за окном желтеют листья,

да ищет, где уснуть усатый жук.

Что говорю? О чём? А ты согрелась?

Ну, не ругайся, скоро я уйду.

Нет ничего прекрасней в свете белом,

чем женщина. Скажи мне почему,

смущаешься? Но лести нет нисколько

в словах, что льются с трепетом. Дыши.

Под страстным, пламенеющим потоком

Нет места ни предательству, ни лжи…»

Он что-то там шептал, скользя по коже,

Потом притих, взбираясь на плечо.

К нему, волнуясь, прикоснулась тоже…

Я — скрипка, он — божественный смычок.

Историю любви перепишу

В небесной полынье ловлю руками

Большую златопёрую луну.

Поймаю, утоплю её в стакане,

Но выпить всю, пожалуй, не рискну.

Немного отхлебну волшебной силы,

Заклятье прочитаю на пятак.

Исполню то, о чём душа просила.

Возьму огромный глиняный черпак

И, подцепив луну, отправлю в блюдо,

Ломоть ножом отрежу, надкушу…

Под «ля минор» классического блюза

Историю любви перепишу.

Зажги свечу

Зажги фонарь, чтоб вышла я на свет.

Позволь ему гореть не день, а годы.

Сияет пусть с заката до восхода.

Дождись меня хоть через сотни лет.

Зажги костёр на берегу реки.

Подкладывай в него щепу и хворост,

И отгоняй врагов спесивых свору,

И от дождя и ветра сбереги.

Шепчу? Нет, нет, неистово кричу,

А кажется, что шевелю губами:

«Зажги на миг спасительное пламя —

В окне своём дрожащую свечу».

Листы перебираю старых писем…

Листы перебираю старых писем.

Признания в одних, в других «прости».

А за окном туман клубится сизый,

И город в нём, как будто взаперти.

А может не туман, а слёзы, слёзы

Или сожжённых строк солёный дым?

Что происходит? «Проза жизни» — проза…

Так и живу, бродя по запятым.

Целую буквы (буквы?) — губы… губы

Воспоминаний руны — тайны слов.

А из тумана щерится беззубо

Безгрешная, безмолвная любовь.

Давно с собою не в ладу…

Давно с собою не в ладу,

С тех самых пор, когда влюбилась.

И жду, опять чего-то жду,

А для чего, скажи на милость?

Другого цвета облака?

Нет, всё такие же, как прежде,

И нежно смотрят свысока

В молочно-палевых одеждах,

Что подарил последний луч

Заката жёлтого, густого.

И так же бьет студёный ключ

У церкви «доброго святого» —

Он Чудотворец. Помнишь, ты

Мне обещал, случится чудо?

И я кричу до хрипоты:

«Люблю, люблю!» А ночь-иуда

Вползла на небо. Чёрным стал

Твой взгляд колючий, отрешённый —

Холодный, проклятый металл…

И льётся свет луны суконный,

Что у меня тебя отнял.

Воспоминание

Парк опустел, и дорога глотает шаги.

Чувствую кожей холодную, хмурую ночь.

Ветер колдует тревожно, гоня меня «прочь»,

Хлещет дождём с недовольством слепого брюзги.

Держишь прохладу ладони в горячей руке.

Жаром охвачена, сразу сбивается пульс.

Где-то в груди запекло, словно тысячи пуль

Разом вонзились и болью текут по щеке.

Шепчешь: «Не плачь…", но я слышу «прости» между строк.

Вот перекресток, мерцает фонарь на посту.

Я остаюсь. Ты уходишь один в темноту.

Струны надорваны — скалится бешеный рок.

Чужое взяла

Застоялась вода в мрачном старом колодце,

Пахнет гнилью болотной — бедой.

Там терновник кривой (только б не уколоться)