Чёрное на чёрном

«Мири…» — его присутствие омывает меня. Оно приносит насыщенный прилив жара, который я ощущаю каждым дюймом кожи. Его боль вторит эхом. Она становится громче, мягче… от интенсивности томления я едва могу думать, едва могу его выносить. Что-то в этом ощущается так, будто сводится ко мне.

Что-то ощущается так, будто сводится исключительно к нему.

Обе эти вещи причиняют мне боль.

«Мири… пожалуйста. Пожалуйста… не злись на меня…»

Он спит. Там, в его сне, холодно. Там холодно, хоть он и потеет под пуховым одеялом, укрывающим его кровать. Там холодно, и я все ещё молю Бога о том, чтобы я все ещё видела его будущее, а не настоящее.

Я знаю, что он один.

Я знаю, что они все глубже и глубже втягивают его в свою операцию — все больше и больше их извращённых ритуалов и культуры, которая окружает весь их бизнес… или культ… или что это вообще такое. Я знаю, что отчасти это ради того, чтобы погрузить Блэка в это, не столько внушить ему эту идеологию, сколько пропитать специфическими вибрациями. Я не совсем понимаю эту часть, но я знаю, что это как-то связано с тем, кто он такой, и как подобные ему люди впитывают информацию.

Я также знаю, что он борется с ними.

Я знаю, что ему больно бороться.

Однако я больше не знаю, что происходит с ним, не считая того немногого, что он мне говорит, а этого становится все меньше с каждым днём. Я запуталась, что я видела через него, а в чем он действительно сознался с помощью слов. Я запуталась, но я стараюсь видеть его через проблески, видеть людей по ту сторону, дёргающих его за ниточки, пудрящих ему мозги.

Я не вижу, чтобы они вновь насиловали его. Я даже не спрашиваю его, случилось ли это по-настоящему.

И все же многое из увиденного вызывает у меня тошноту.

Я чувствую, что его тоже тошнит от этого.

Некоторое из этого напоминает ему о прошлом, о котором он хотел бы забыть.

В какой-то мере для него это ещё хуже. Он думает, что местные видящие безумны, что с ними что-то не так. Он думает, что Счастливчик отравил их сознания, или же они просто не очень хорошо справляются, будучи отрезанными от собственного вида. Он говорит мне, что в другом мире все не так. Он говорит мне, что там они не все были животными, что некоторые были хорошими.

Он ощущает ужас от увиденного, испытывает отвращение.

«Мири, пожалуйста… — посылает он. — Пожалуйста… Прости меня…»

Боль усиливается. Оба её вида.

Часть этой боли ощущается старой. Часть — новой.

Я снова вижу проблески его детства — маленький золотоглазый ребёнок, покрытый пылью, кровью и потом, босиком стоит в грязи, сверлит охранников взглядом, а маленькие челюсти стиснуты в знак неповиновения.

Земляной пол. Колючая проволока. Заборы под напряжением. Белёные стены.

Я вижу, как там ему тоже причиняют ему боль.

Кажется, куда бы я ни взглянула, везде вижу, как люди причиняют ему боль.

Бл*дь, это невыносимо.

* * *

После того, как я поговорила с Ником и Энджел, вещи стали развиваться намного быстрее.

Настолько быстро, что у меня не было времени дважды обдумывать свои действия — по крайней мере, не больше того, что я уже обдумала. Как только я втянула своих друзей в то, чем занималась, часики над головой затикали намного громче. Я знала, Ник это слышал. Вероятно, Энджел тоже слышала это.

Они понимали необходимость двигаться быстро. Ник, вероятно, понимал это ещё лучше меня, хотя не стал утруждаться и читать мне лекции о последствиях.

Я чувствовала смятение в мотивах Ника.

Я знала, что Ник испытывает смешанные чувства относительно помощи Блэку.

С другой стороны, он уловил намного больше, чем я рассказала им в стольких словах, даже в тот первый вечер. Казалось, он определённо знал, что есть нечто большее.

Он не ошибался.

Я крайне тщательно обдумала то, сколько им рассказать, задолго до того как пригласила Ника и Энджел в тот бар. В отношении меня все было просто — это моя история, и я все равно периодически подумывала рассказать Нику и Энджел о своих способностях с тех пор, как они арестовали меня в прошлом году. Они мои друзья, в конце концов. Какая-то часть меня даже задавалась вопросом, не затянула ли я с раскрытием правды.

Об остальном мне приходилось думать куда более тщательно.

В конце концов, я ничего не сказала им о расах-пришельцах и межпространственных порталах.

Я упомянула, что в деле замешан идеологический фанатизм, тема с «превосходящей расой», типовая риторика и мистические религии.

Однако в основном я сосредоточилась на том, как группа Счастливчика имела бывшую советскую направленность.

Я знала, что эта концепция будет им знакома — Нику особенно.

Я даже намекнула, что эта тема с экстрасенсами может происходить из экспериментов, которые Советский Союз проводил во время Холодной Войны. Давно ходили разговоры, что в период после Второй Мировой Войны Кремль основал какие-то странные эксперименты с генетикой и контролем разума — включая как раз попытки натренировать группу экстрасенсов для осуществления наблюдения за Соединёнными Штатами.