Чёрному, с любовью (ЛП)

Наоко постарался увидеть больше, пойти глубже, и образы изменились, исказились вперёд, пока он не увидел старшего вампира после того, как тот впервые затащил Наоко в эту комнату, после того, как он впервые сломал ему шею, чтобы не дать дальше кормиться в том клубе. Он видел, как Дориан некоторое время наблюдал, как он спит на полу клетки до того, как прийти в себя. Он чувствовал, как в вампире борется раздражение, злость на него, растущее восхищение… даже веселье.

Он также ощутил желание вампира привязать его, трахать и кусать до тех пор, пока Наоко не сделает так, как ему, бл*дь, сказано.

Он также ощущал проблески любопытства Дориана в его адрес.

Он видел вампира поздней ночью в той же комнате, только уже за столом. Он сидел голышом перед компьютером, читал файлы, смотрел на его фотографии, когда Наоко был человеком, когда он был молодым. Он чувствовал, как вампир становится всё более и более возбуждённым, заинтригованным, любопытствующим…

В сознании Наоко проносились такие интенсивные воспоминания, что он застонал.

Дориан притянул его, не переставая пить, плывя в его сознании. И Наоко лежал там, наполовину парализованный, пока не увидел собственную человеческую семью.

Этого не было там, но потом вдруг появилось.

Там был Ник.

Он не просто смотрел на это, он вновь находился там.

Его мама стояла на газоне, болтая с его дядей Тецуо на ломаном японском и английском о том, что делать с рождественской ёлкой, жалуясь, что гирлянда не работает как надо, и её надо починить, поскольку отец Ника поехал купить ещё алкоголя. Он видел двух своих старших сестёр, Майю и Нуми — они лежали в шортах и майках на шезлонгах, впитывали холодное декабрьское солнце Калифорнии и распивали белое вино, одновременно наблюдая, как их дети носятся по траве и радостно визжат, гоняясь за футбольным мячиком.

Затем он увидел её.

Это его шокировало.

Одна лишь физическая реальность её шокировала его сердце.

Мири запрокинула голову, рассмеявшись над чем-то, что сказал его племянник, Джейсон. Затем ужасно пнула мячик сапогом на высоком каблуке, держа в одной руке бокал мартини, потом вновь запрокинула голову и захохотала.

Он помнил тот день.

Он помнил каждую проклятую секунду того дня.

В тот день она выглядела просто невероятно великолепной.

Даже будучи такой грустной, она выглядела охерительно… он почти не мог это вынести как человек. Он чувствовал себя вуайеристом из-за того, как много смотрел на неё в тот день.

Энджел подкалывала его на этот счёт.

Его самая давняя подруга пихала его, закатывала глаза, снова и снова, одними губами произносила слово «сталкер», между делом посмеивалась над ним и советовала просто положить конец этому дерьму и поговорить с ней — но он как будто не мог перестать пялиться на неё.

Он также не мог поговорить с ней об этом по-настоящему.

Ну, пока не стало слишком поздно.

В тот день он всё ещё раздумывал, что можно сказать. Он осознавал, что недавно произошло с ней в Таиланде, как её похитил и изнасиловал тот сумасшедший видящий. Он знал, что она пребывает в смятении из-за чувств к Блэку, как бы это ни раздражало Ника в то время. Он знал, что они ссорились, и Мири злилась на своего нового босса, и это не просто ссора между сотрудником и боссом, и даже не ссора между друзьями.

Учитывая всё это, он не хотел напирать, не хотел, чтобы она ощущала на себе какое-то давление.

Он пытался быть хорошим другом.

В то же время он перестал дурачить себя, будто не хочет от неё большего. Он фантазировал о ней, фантазировал о ночи, когда она набросилась на него в своей квартире, о том, как близко они подошли к тому, чтобы заняться сексом, и какой же охерительно горячей она была той ночью. Он чертовски много фантазировал и дрочил, думая о ней.

Весь тот канун Рождества он хотел обнять её, отвести в свою старую комнату, где жил, когда был подростком, а потом немного во взрослом возрасте, когда только вернулся из Ирака. Он хотел трахать её там, пока она не забудет о Блэке, о Таиланде, обо всём плохом, что случалось с ней.

Тогда он понятия не имел, что это будет его последнее Рождество с ней перед тем, как она выйдет замуж за этого сукина сына.

Тогда он понятия не имел, что это его последний шанс с ней.

Дориан ахнул, поднимая рот от его шеи.

Он тихо зашипел, и это шипение превратилось в жёсткое рычание.

Наоко ощутил, как ревность искрит в крови вампира, услышал в его рычании почти настоящую враждебность, а затем вампир вновь укусил его, ещё сильнее.

Наоко мог лишь лежать там с запрокинутой головой, пока крупный вампир придавливал его тело. Наверное, это могло бы тревожить его, но по правде говоря, это приносило странное облегчение.

А ещё это едва не заставило его обезуметь от желания.

Воспоминания сделали только хуже.

Когда он вновь пришёл в себя, он трахал женщину под ним, двигаясь резче, быстрее, и Дориан вторил ему, объединяя их движения так, чтобы вколачиваться в неё ещё жёстче, пока она не начала кричать и цепляться за Наоко. Он сам стонал из-за того, что Дориан делал с его телом, и не только своим членом, но и зубами.

Затем он совершенно забылся.