В голове раздался оглушающий звонкий детский смех. Над ней смеялись. Злорадствовали её бедам. Ни у кого и мысли не проскользнуло, чтобы ей посочувствовать. А нужно ли ей вообще это сочувствие? Разве она сама не упивалась своим же горем, не купалась в дешёвых душевных муках? Ведь на самом деле Софии нравилась роль жертвы. Именно поэтому она и не пыталась ничего изменить в своей жизни.
Существовала изо дня в день, проживая свою жизнь точно по сценарию в амплуа статиста.
Дом — работа.
Всю свою боль она выплёскивала в экспрессии картин. Не талантливых картин — вполне посредственных, не способных никого удивить мастерством или оригинальностью мысли.
Так зачем она вообще жила? А точнее — существовала.
София энергично замотала головой, отгоняя не пойми откуда взявшиеся мрачные мысли, которые сроду её голову не посещали. Что вообще за чертовщина с ней творилась?
Глубоко склонив голову, София сплела пальцы на руках в замок и крепко зажмурила глаза, после чего начала быстро, но ясно выговаривая каждое слово, читать молитву по памяти:
— Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
Повторив её три раза подряд, София осмелилась поднять голову и открыть глаза. И в тот же миг она снова ощутила взгляд. Но если раньше он был точечным и она могла предположить, откуда на неё смотрели, то теперь казалось, что глаза повсюду. Сотни маленьких невидимых глаз.
София сорвалась со стула и стала метаться по кухне, открывая все шкафчики, отодвигая посуду и выкидывая вещи, всё, что мешало и прятало выродков, играющих с ней в прятки. А затем, держа в руке пачку гречневой крупы, она замерла. Неужели всё не по-настоящему? Ей снова чудилось… так ведь? Грань между реальностью и фантазиями окончательно истёрлась, стало совсем не понятно: бредовые мысли виднелись в слишком реальном свете, словно и не были проделками больного разума.
Опустившись на корточки, София легла на пол, поджав к груди колени. В пальцах она продолжала сжимать пачку гречки. А из широко распахнутых глаз потекли слёзы. Её рыдания были беззвучными. Она лежала в тишине, позволяя слезам стекать по тощей щеке — они скапливались у ушной раковины и крупными каплями падали на линолеум, о который разбивались с глухим звоном.
========== *** ==========
Мягкий лунный свет заливал комнату. Около широкого окна, занавешенного дешёвыми неброского синего цвета шторами, расположился подержанный угловой диван в обивке из бежевой ткани. У противоположной окну стены стоял одинокий двухстворчатый сосновый шкаф и рядом, чуть левее — комплектный комод, над которым расположилось овальное зеркало. Каждое утро и вечер София разочарованно рассматривала в нём своё отражение. Её не радовал осунувшийся вид лица, потускневшие, ломкие и заметно поредевшие волосы – в целом свой облик приносил лишь горечь обречённости. Из дня в день она уныло наблюдала за увядающей и покидающей её красотой. Опустошающее чувство.
На поверхности столешницы комода были раскинуты разные побрякушки: недорогая косметика, сроки годности которой уже давно истекли; керамические и стеклянные фигурки, что дарили ей ученики, почему-то считая скучные статуэтки лучшим подарком для практически сорокалетней женщины; бижутерия из грошовых металлов и пластмассы, самое ценное кольцо — серебряное, с маленьким лазуритом сомнительного качества, которое продала за бесценок цыганка, остро нуждающаяся в деньгах.
Сновидения Софии снились обрывочные. Страшные. Оттого она и металась по постели в холодном поту.
Резко открыв глаза, София смахнула рукавом рубашки испарину, выступившую на лбу. Она тяжело и часто дышала. Даже во сне её всё ещё преследовали чёртовы глаза! И она начала подумывать всерьёз о помощи специалиста — с каждым днём жить становилось невыносимее: мания преследования, параноидальные мысли, кошмары по ночам — всё это можно решить при помощи пары идентичных таблеток. Но сначала надо себя перебороть…
София перекатилась со спины на бок, и ей нестерпимо захотелось коснуться ладонью холодного пола. Ощутить прохладу старого потрепанного временем ламината, поэтому, медленно опустив руку, она коснулась костяшками пальцев гладкой поверхности.
Неожиданно её что-то схватило за запястье. Маленькое и холодное. София тут же метнула взгляд вниз, к руке, и обомлела. Миниатюрная детская ручка с кожей сероватого оттенка сжимала её кисть. Под давно нестриженными ногтями пролегали тёмно-коричневые жирные полоски грязи цвета запёкшейся крови, и комнату медленно, но верно заполнил смрад гниющей плоти.
Судорожно, как астматик в приступе, глотая воздух, София в панике смотрела на детский кулачок. Она хотела отдёрнуть руку, закричать и убежать, но тело не слушалось. Она могла лишь захлёбываться ужасом в немой истерике; ощущать, как бешено стучало её сердце, грозясь вот-вот разорваться.