Чёрные руины

Потом Марина увидела в своих руках стул. Уставилась на него: «А при чём тут ужин? И зачем я взяла этот стул, когда пошла открывать дверь на стук? Неужели думала мебелью драться?» А потом дошло, что она пытается думать обо всём сразу, улыбнулась и поставила стул в стороне от двери. «В следующий раз буду держать его так, чтобы всем пришедшим были сразу видны мои уголовно-преступные намерения!» — решила Марина.

Только было пробежала мимо комнаты Синей Бороды, как встала на месте, закусила губу: «А если заглянуть?» И, не додумав, на цыпочках подошла к двери, смущённо улыбаясь. Сначала прислонилась ухом к самой двери. Тихо. Потом вспомнила, как зашёл в комнату Рассветный Шторм. Дверь он не просто закрыл, а с досадой шарахнул ею. А это значит, есть возможность, что дверь слегка отошла от косяка… Марина отпрянула и пригляделась. Она оказалась права. Небольшой зазор между дверью и косяком имелся. Ни на что не надеясь, она приникла к нему.

Шторм спал.

От неожиданности Марина удивлённо улыбнулась. Она видела лишь его руки, сложенные перед лицом так, словно ведун заслонился от всех тех, кто может увидеть его со стороны. Рукава камзола задрались, и кожа рук пестрела плохо заживающими порезами. Судя по кусочку помещения, которое можно разглядеть в зазор, в комнате стоит такая же кушетка, как у неё в учебной комнате.

Марина отпрянула от зазора и озадаченно задумалась. Он спит здесь, когда устаёт? Или прячется от Риналии? Неплохо, между прочим, выбрал местечко. Где-где, а у официальной невесты, к которой он холодно обращается: «Дорогая», но никак не по имени, его вряд ли будут искать. Хотя Риналия и объявлялась только что… Но это всё же исключение из правил…

Осторожно, чтобы не дай Бог скрипнуть, затаив дыхание, Марина довела дверь до косяка, чтобы жениха не разбудил слишком громкий звук. Они с Риналией и так на повышенных тонах… беседовали. И на цыпочках же удалилась в свою комнату, оставив дверь приоткрытой на всякий случай.

До ужина она успела закончить конспект книги, поиграть с Биллимом. И даже попрактиковаться по своим конспектам. Установленная на краешке стола, слева от окна, небольшая полка, вытащенная из гардеробной, стала тиром. На неё Марина с помощью чего-то похожего на замазку или пластилин, найденный в коробке с хозяйственными мелочами, лепила мелкие предметы, а потом пыталась сбить их комочками силы, которые девушка скатывала, посмеиваясь, словно снежки из рыхлого снега — так хорошо она теперь чувствовала силу. В процессе тренировки выяснила главное: надо верить! И тогда целиться необязательно. Только задать направление и видеть цель. И комочек силы сам летит в заданный предмет.

— У тебя неплохо получается, — равнодушно сказали за спиной. — Шемар научил?

Гадес стоял у приоткрытой двери. Лицо справа чуть смятое — спал на правом боку, и это было так… По-детски!

А Марина обрадовалась, хоть ведун на это и не рассчитывал. Зато отмазку её невесть откуда появившейся силе он придумал сам! И как хорошо, что она делает маленькие комочки, так что он наверняка решит, что силы есть, но слабенькие!

— Нет, Мелинда, — ответила она, машинально продолжая лепить новый снежок.

— А тебе нравится? — помедлив, спросил он. — Заниматься с силой? Раньше ты ничем не интересовалась.

Интересно, а наглая ложь его не смутит?

— После того как я упала с лестницы, я чувствую себя совершенно иной! — уверенно заявила она. — А после аварии мне постоянно хочется чем-то заниматься! Я тут прочитала кое-что про клиническую смерть и нашла почти про себя. Говорят, активность после такой смерти — это психологическая травма, в основе которой боязнь скорой смерти, из-за которой чего-то не успеешь в жизни сделать. Или чего-то взять от жизни. Так что… — Она перевела дух и с сомнением подумала, не слишком ли она сложно выражается для «той Марины»? — Мелинда подсказала, как можно расширить приём Шемара. Мне кажется, у меня получается.

— Да, ты изменилась, — медленно сказал он. — Раньше ты бы не подумала завести ручную зверушку. И учиться чему-то.

И замолчал, рассеянно разглядывая полку, приспособленную для тира.

— Шторм, — решилась Марина, хотя ноги дрогнули от страха. — Почему ты не хочешь избавиться от этих шрамов и порезов?

— Тебе не нравится смотреть на них? — Он даже чуть оскалился, уродуя лицо ещё больше, и тут же поморщился. Сухие края порезов, кажется, всё же напоминали о себе.

— Нет, не в этом дело. Я становлюсь ко всему прочему ещё и практичной, — с облегчением сказала Марина: не обозлился, не вспыхнул, как она боялась. — Но ведь тебе же самому неудобно! Я как представлю… Постоянно чувствовать травмированную кожу на лице — мешает же! А ваши… наши целители сделают всё быстро.

Но он думал о другом, не обратив внимания на её оговорку. Даже, скорее, на другом зациклился. И потому смотрел оценивающе — со своей башни.

— Не нравится, — констатировал он и развернулся к двери, собираясь уходить.

— Стой!

Кажется, она сумела его поразить повелительными интонациями. Он не то что встал на месте, но рывком обернулся к ней.