Чёрный алтарь

— Рэд! Иди сюда, старичок, пошли, пройдемся, лентяй!

Золотой ламбрадор вразвалочку подошел к ней, виляя хвостом, как бы говоря всем своим видом: — «ну, что ж, давай попробуем».

Они не спеша брели по улочкам в сторону городского парка, за которым начинался национальный заповедник. Но это было далеко, Мариэль никогда не ходила туда пешком. Несколько раз отец возил их всех в заповедник и то только потому, что работал там. Она запомнила вековые деревья, девственную землю, скалы, краешек океана, птиц. Тогда они побродили там немного, всего лишь с краю, простым посетителям нельзя было находиться на территории заповедника и путешествовать вглубь без проводника, это было опасно — дикая природа. Поэтому чаще всего Бруксы выезжали на пикник в парк. Там тоже было много деревьев, клумб, утопающих в цветах, фонтанчиков, поле для гольфа, конный клуб, где можно было покататься на лошадях или пони. Единственное, что слегка раздражало Мариэль — это многолюдность парка. Ведь так же как и они, другие жители окрестностей тоже съезжались сюда на выходные, было очень шумно и тесно, особенно по праздникам.

Перед её глазами вдруг стали всплывать воспоминания, когда они были все вместе: на пляже, мама, отец, братья, она и Джейн; вот папа делает безнадежные попытки усадить Мариэль на лошадь, лошадь тоже была против визжащего существа; вот они первый раз взяли с собой ещё молодого Рэда, отец неосмотрительно взял его с собой играть в гольф, игра не получилась, он гонялся за щенком по всему полю в надежде отобрать мячик, а мама в это время так звонко смеялась.

«Даже страшно называть это прошлым. Почему прошлое? Жуткая несправедливость! Значит, время, когда мы были счастливы, ушло и никогда не возвратиться?»

Мариэль нашла скрытую от посторонних глаз скамейку среди цветущих кустов белой сирени. Они присели с Рэдом в холодке, пёс тут же уткнулся мордой ей в ноги и уснул.

«Как странно, я ведь та же, разве что немного подросла. Тот же парк, деревья, беседки, а того, что было не вернуть. Почему, хорошее пролетает так быстро и незаметно, а плохие дни тянутся в два раза дольше?»

Уже нет их отца, биолога, Николса Брукса, а его любимый заповедник был, есть и будет. И повзрослевшая Мариэль сидит в парке со старым псом, пытаясь разобраться в смысле и закономерности этой жизни.

«Как мне рассортировать все эти мысли? Как прожить этот первый неимоверно тяжелый и длинный день, наступившей черной полосы? Так непросто упрятать все свои страхи и казаться сильной. Несмотря на все эти разговоры об оптимизме, уж очень нелегко верить в лучшее когда гложут сомнения»

Мариэль наклонила ветку и вдохнула сладкий аромат сирени. Сегодня в парке было мало людей, в рабочее время только старики и мамаши с детьми прогуливались в этот час, но не в этой части парка, где спряталась девушка «Дикарка» — сказал бы отец.

Такой она и осталась. Вот почему дикая природа заповедника так манила её и была созвучна с ней. Свобода и тишина, где можно побыть в одиночестве, не переживая за манеры своего поведения, не здороваясь из приличия на право и налево с многочисленными знакомыми. Но отец не позволял приезжать к нему, когда он был на работе. «Это дикие звери, Мариэль, это не зоопарк. Ты можешь сделать неверный шаг, и они нападут! Здесь волки!» — то ли в шутку, то ли в серьёз говорил отец, но это был аргумент, чтобы охладить пыл Мариэль помогать ему там. Волков она боялась с детства, из бабушкиных сказок волки выступали прямо таки монстрами и всякие там медведи и тигры были лапочками по сравнению с ними. Этими воспоминаниями Мариэль пыталась развеять своё дурное настроение. Она не позволяла даже в мыслях себе думать, что может случиться дальше, рисуя в воображении стену между матерью и её болезнью.

Обед давно уже прошел, когда Мариэль, наконец, вернулась домой. Она бы пришла и раньше, если бы не Рэд, который каждые сто метров ложился и отдыхал в холодке, обиженно поглядывая на свою юную хозяйку. При этом нагло игнорируя её просьбы идти за ней.

— Ты пришла?! Быть того не может! Так рано?! Где вы прятались на этот раз, мадмуазель? — со злостью, растягивая каждое слово, прорычал Карл, — За это будешь целую неделю готовить на всех ужин и мыть посуду!

— Конечно, кто же ещё кроме неё! — тут же вступился за сестру Джон. — Набросился! Не надо здесь разыгрывать из себя строгую няньку, Карл!

— Я старший! Стало быть, отвечаю за всех вас. Почему я должен переживать, где её величество носит? Это ещё мягко сказано, ты даже не представляешь, что я могу разыграть! — Карл стал рядом с Джоном, глядя на него сверху вниз. Разница между родными братьями была колоссальной! Даже не считая того, что Карл был старше Джона на семь лет, он был выше ростом, возвышаясь над ним квадратным шкафом, широкий подбородок выдавался далеко вперед, а выражение его черных глаз передавало всю тяжесть мрачного состояния его души.