Чёрный город

К акту главного благодарения Саадат подготовилась с особенной тщательностью, без спешки. Пригласила Фандорина домой, на ужин. Предварительно выспалась, привела себя в порядок, подготовила уместный антураж.

В углу комнаты сидели на подушках две старухи-приживальщицы, оставшиеся в наследство от покойного мужа. Без них мужчину принимать никак невозможно — скандал. Тетки были дрессированные, безобидные, по-русски ни слова не понимали. Просто сидели себе, кушали мягкую халву, запивали сладким чаем с пряностями.

Ужин был сервирован легкий, из французского ресторана. Изысканные холодные закуски и фрукты, без горячего — чтоб обойтись без прислуги. К тому же по Фандорину было видно, что он не из обжор. Сама Валидбекова после семи вечера никогда не ела — вредно для цвета лица.

Гость выслушал прочувствованную речь о вечной признательности без интереса, но посматривал выжидательно. Мол, слова словами, но вы, сударыня, мне кое-что должны.

Саадат вздохнула. В минуту отчаяния, сгоряча, она пообещала за спасение сына свою лучшую сураханскую вышку, которая дает сто тысяч пудов белой нефти в год. На попятный не пойдешь. Но в Сураханах компании «Валидбеков-нёют» принадлежат две вышки. Вторая довольно хилая, ее не так жалко. Фандорин в подобных вещах не разбирается. Совестно, конечно. Но ведь сто тысяч белой нефти!

Акции растут

— Я обещала вознаградить вас, — сказала Саадат проникновенно. — И сдержу слово. Завтра же переоформлю на ваше имя самую перспективную из моих скважин. Она пока недоразработана, но, по оценке специалистов, там внизу целое море первоклассной нефти. Вся эта нефть будет ваша.

— Помилуйте, — удивился гость. — Зачем мне ваш г-грязенасос? С некоторых пор я нефть видеть не могу.

И передернулся.

«Глупый, — подумала Валидбекова, улыбнувшись от облегчения и нового поворота мыслей. — Притом красивый, мужественный и в правильном возрасте. Все параметры совпадают. Правда, знает мое имя, но случай особенный. Пожалуй, можно сделать исключение…»

Скромно потупив взор, она изобразила смущение. Залепетала дамскую чушь: ах, как неудобно, да редко встретишь истинно великодушного человека, да про материнское сердце и прочее подобное. А тем временем прикидывала, как и когда можно будет устроить свидание. Сердце в груди билось совсем не по-матерински, и внутренний трепет был тот самый, сладостный, который возникает, когда созрел телесный голод.

«Отблагодарю тебя так, что останешься доволен, — мысленно пообещала Саадат аппетитному господину. — И сама в накладе не останусь… А плечи-то широкие, как у номера 29. М-м-м, двадцать девятый!»

Вслух же сказала:

— Мне кажется, вы чем-то опечалены. Или просто устали?

* * *

Причина для печали была, и серьезная. Весь день Эраст Петрович провел в больнице. Поговорил с врачом, который не сообщил ничего утешительного. Потом долго сидел в палате, смотрел на бледное лицо своего друга, обретавшегося в царстве Морфея (а точнее — морфия). От переезда в сверхсовременный госпиталь раненому не стало лучше. Проклятая южная духота была губительна для простреленного легкого. Если б увезти Масу на север. Но доктор сказал, что больной не выдержит транспортировки.

Угнетенно вздыхая, Фандорин записывал в Никки унылое:

«Выходит, что я почти две недели гонялся за призраком. Все три покушения — на вокзале, у места киносъемки и в Черном Городе — были организованы одноруким Хачатуром, который выполнял заказ Арташесова. Я думал, что иду по следу, а вместо этого угодил в пошлую мелодраму с ориентальным колоритом. Единственное, за что можно уцепиться, это связь Хачатура с большевистским вожаком по кличке Дятел. Но что если это не Одиссей, а какая-то другая птица? И все же придется Дятла разыскать. Все равно больше у меня ничего нет».

Что за жалкий «Клинок»! Будто не из стали, а из размокшего картона.

«Иней» тоже вышел невеселый, под стать настроению: