Читаем Чёрный иней полностью

Йозеф Гревер горько усмехнулся. Да, ему, доктору естествознания, потомку великого германского географа, врача и астронома Иеронима Мюнцера, майору Абвера старому борцу НСДАП, приходится отбывать здесь уже третью экспедицию. Третью! Наверняка, это какая-то закономерность большой политики, которая ещё найдет своего исследователя: тех, кто стоял у истоков мощных политических движений, тех, кто готовил почву для революции, кто её совершал, после победоносного завершения борьбы ожидает в лучшем случае забвение. В худшем — пуля от «соратников по борьбе», присоединившихся к движению гораздо позже и не прощающих того, что «старые борцы» видели вождей такими, какими их не должен видеть простой смертный. Об этом свидетельствует опыт всех революций, и национал-социалистическая, к сожалению, не исключение.

Но были ведь и другие времена. Когда-то Адольф Гитлер, фюрер и рейхсканцлер, был для него «бесноватым парнем с зубной щёткой под носом», так, кажется, назвал его Руди тогда в пивнушке, где они весело просиживали, сдувая пивную пену с губ. Теперь можно сказать, что и сама национал-социалистическая партия, подобно Венере, родилась из пены. Только пена эта сгущалась не возле скал острова Кипр, а в полных доброго баварского, кружках «старых борцов». Да, весёлые были времена...

А теперь «ефрейтор Ади» мыслит мировыми масштабами, и целые народы для него не более, чем «расовые единицы». А подлинных революционеров ожидает расстрел, и пули в казённиках для них берегут до поры до времени не враги, а соратники. Это был «первый парадокс Гревера» и главный. Ему нравились парадоксы — своеобразное свидетельство остроты и изощрённости его мышления.

Власть захватывает группка людей, с которыми ты недавно был на «ты», мог похлопать по плечу. Но тогда они были такими, как все, а теперь? Власть нельзя похлопать по плечу, а вождю — говорить «ты». Иначе он не вождь…

Второй парадокс, «выработанный» Гревером, был, по его мнению, значительно тоньше: историей движет Его Величество Предрассудок. Предубеждённость и враждебность, эти законные наследники невежества, набирают силу в нестабильные исторические периоды. И тогда меняется лицо мира. Иногда до неузнаваемости. Воображение, неправильные аналогии, ассоциации и домыслы плюс эмоции соответствующей окраски и неполное, извращённое знание. На этот костяк наращиваются политическое исступление, склонность к мистике и иррационализму, амбициозность. Тот, кто формирует подобную психограмму масс, кто способен манипулировать всем спектром невежественности, становится Господином. Кровь, дух, немецкая судьба, призыв павших героев — наши, немецкие мифы. Под их влиянием, как под прессом, формируется единый арийский монолит. А педаль управления этим прессом — под ногой у ефрейтора Ади, обутой в лакированный ботинок. Или кирасирский сапог?

Гревер подошёл к койке, застеленной тяжёлым тёмно-серым одеялом с двумя красными полосами по краям. На нижней была выткана надпись «Ноги», на верхней красовались слова «Немецкий вермахт». Но что-то в нём противилось желанию сесть на это одеяло, смять идеально ровную поверхность. Он зевнул и вернулся к столу.

Третий парадокс, выведенный Гревером «для внутреннего пользования», провозглашал: чем больше в революции «национального», тем меньше «социального». Духовная энергия народа, национальное сознание, национальные чувства — все эти атрибуты ещё со времен Лютера постепенно выродились в погремушки и закончились призывами типа: «Убивайте их, как бешеных собак!» Итак, с какой стороны не подойди, а каждая революция похожа на чудовище, которое пожирает самое себя.

Таковы политические реалии, и ты должен действовать в соответствии с этими императивами, какие бы они были несправедливые.

Он задумчиво рисовал причудливые вензеля в дневнике. Не настолько он наивен, чтобы доверять подобные мысли бумаге. Гауптман Айхлер уже давно алчно присматривается к этой толстой тетради. Партийный надзор должен быть всепроникающим, а око партийной канцелярии — неусыпным. Но напрасны его кровожадные стремления, эту тетрадь он заполучит только у мёртвого тела. Гревер сощурился, представив себя этим «мёртвым телом».

Привал сделали лишь для того, чтобы поесть и обсохнуть. Потом быстро надули лодки и подготовились к переправе.

Противоположный берег едва угадывался в тумане.

— Здесь компас показывает динамику прироста надоев молока в Вологодской области или, скажем, грузоподъёмность нашего старшины.. Погрешность гуляет до ...надцати градусов. Тут надо ориентироваться по солнцу или иметь карту магнитных отклонений института Штернберга и гироскопический полукомпас{1}, — объяснял Назаров Краповичу.

Хотя они вышли при попутном ветре и волнении с кормы, однако очень скоро выявили равномерную качку по левому борту и пока поняли, что происходит, ложиться на прежний курс было слишком рискованно — стихия угрожала снести их на скалы мыса Форстрем. Оставалось только дойти до маленькой бухты Кроссен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее