Чёрный иней

Обминуть его верёвку немцы никак не могли. Он натянул её метров за двадцать от выхода из ледяного жёлоба, по которому стелился санный путь. Если они станут в него, — а глубина жёлоба была где-то метра полтора, — то никакая мгла не собьёт их с колеи — стенки жёлоба не позволят. «Главное — как можно быстрее оказаться возле них. Можно сразу вдоль верёвки очередью садануть, но это рискованно — можно не попасть, а они в ответ откроют стрельбу во все стороны, могу сам пулю схлопотать. А мне ошибаться никак нельзя...»

60

Верёвка дважды вырывалась из рук. Хоть Байда был наготове, этот рывок застиг его врасплох.

Лыжи скользили вперёд едва слышно шурша. Верёвка на снегу была почти незаметна, едва угадываемая в сумерках. На миг он почувствовал себя невесомым, воспарившим над земной твердью, он плыл в безмолвии навстречу белой вспышке!

Немцы открыли огонь раньше. Один из автоматчиков полоснул огнём, и эта вспышка помогла Байде определиться в пространстве. Фашист бил наугад, он не видел врага... С перепугу... «Лупит, чтобы ощутить себя живым...» Ещё один толчок палками, и... перед глазами Байды возникли два громадных монстра, пятиметровые великаны... «Мамочка родненькая!..» Он слышал о таком — рассеянный свет, оптические иллюзии, о том, что во «мгле» окурок превращается в пушечный ствол, но, чтобы такое!..

... Один из них всё ещё барахтался, запутавшись в лыжах. Ему мешал баул, сбившийся из-за спины на шею и правое плечо, бумаги сместили центр тяжести и сковали правую руку... Немец был похож на верблюда с горбом и неестественно выгнутыми ногами. Он не представлял угрозы. Но второй стоял лицом к Байде, прямо напротив, и ждал. Он был как будто и рядом, на расстоянии вытянутой руки, и в то же время находился метров в шести-семи от Байды, словно двоился. А дальше угадывался ещё один — этот светился во мгле, будто намазанный фосфором исполинский человеческий силуэт... За ним — ещё один, ещё... Мираж... Зеркало в зеркале...

Они заметили друг друга почти одновременно. «Какой же из вас, подлюк, настоящий?..»

Замешательство длилось мгновение. На спуск нажали почти одновременно...

Вот они — «бумаги», за которые Игнат отдал жизнь. Вот они! Он добыл их, вытряс, выцарапал, выдрал! Но эйфории не было, он слишком устал. «Ребята должны доделать остальное. А до «остального» ещё очень далеко. Соберись! И у тебя ещё море работы. Ты должен помочь группе, ну!..»

«Я готов», — сказал он себе спустя минуту и медленно выпрямился. Проверил пистолет, автоматы, пожалел, что нет гранат.

До метеостанции было рукой подать, каких-то метров семьдесят.

Он натянул верёвку и медленно двинулся ломаной дугой к притихшей в белых вихрях станции. Шагов через тридцать натолкнулся на присыпанную снегом воронку. Несколько секунд всматривался в кучу полуобгоревших досок и искорёженных, покрытых изморозью листов металла, в которых с трудом можно было узнать разрушенный взрывом дизель. «Наши, — догадался он, — здесь были наши... — Сердце обдало волной тепла, словно получил весточку от родных. — Не дали гансам пожировать... Молодцы! Теперь моя очередь. Сейчас...» — Тепло сразу схлынуло, зато пришла холодная решимость.

Обошёл воронку и после недолгой борьбы с ветром ткнулся плечом в обледенелую стену метеостанции. «Вот и причалил, слава тебе, Господи. Теперь надо аккуратно похозяйничать внутри... — Отвернулся от ветра, переводя дух. — Аккуратно».

Касаясь плечом ледяной стены, зашагал ко входу.

Дверь была заперта, и он начал быстро и прерывисто стучать. Удары его были намеренно сбивчивыми и слабыми, словно в двери колотил человек, обессиленный длительным блужданием в метели. Он знал, что в тамбуре непременно находится часовой, ожидающий двух посланцев. Ему сообщили о них по телефону. Успели до того, как он перерезал телефонный провод. И теперь он, Байда, должен был сыграть измотанного метелью... как его... Штоттеля?.. чтобы ему открыли.

— Откройте... это Штоттель, откройте... — застонал он, прижавшись к самой щели.

Изнутри послышался приглушенный голос:

— Кто здесь? Пароль? — в голосе часового была тревога, которая ощущалась даже сквозь дверь.

«Гансы напуганы. Плохо...»

— Скорее открывай, болван, это я — Штоттель... Откройте... — Он и дальше колотил в том же беспорядочном, слабеющем ритме, игнорируя вопросы часового. — Быстрее!

Скорее уловил, чем услышал бряцанье засова, отодвигаемого часовым. Дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, но он плечом расширил просвет, и, низко наклонив покрытую глубоким капюшоном голову, ввалился в тамбур. Дверь сразу закрылась, отрезав его от снежной свистопляски.

«Опоздал, голуба...» — подумал Байда, переступая через немца. Вытер нож о задубелую штанину и ощутил, как замёрзшее было тело вновь делается послушным, притупляются усталость и боль.

Полумрак тамбура не могла рассеять одна карбидная лампа. «Хреново им без дизеля, а?» Он машинально разминал обмороженные пальцы, поочерёдно отзывавшиеся болью, когда дверь в тамбур резко приоткрылась, и в проёме возник человек.