Чёрный Мустанг

— Итак, за наше здоровье мы выпили, а теперь к делу. Вы, значит, оружейный мастер, как и ваш отец. Так что вполне возможно, что мы действительно являемся родственниками, и всё же, честно говоря, я ещё не знаю, должен ли я относиться к вам, как родственник.

— А почему же вы не должны относиться ко мне именно так?

— Из-за наследства.

— Как это?

— Меня обманули в деле о наследстве.

— Меня тоже.

— Ах, в самом деле? Так и вы ничего не получили?

— Ни пфеннига.

— Однако тем наследникам, в стране, выплатили огромную сумму.

— Да, но только наследникам Тимпе в Плауэне, а не мне, несмотря на то, что я точно такой же Тимпе, как и они.

— Позвольте мне ещё раз удостовериться в правдивости ваших слов. Как полностью звучит ваше имя?

— Казимир Обадья Тимпе.

— А имя вашего отца?

— Рехабеам Захариас Тимпе.

— Сколько братьев было у вашего отца?

— Пятеро. Трое младших эмигрировали в Америку. Они надеялись, что быстро разбогатеют, поскольку там требовалось много оружия. Все братья были оружейными мастерами.

— Как звали второго брата, того, который остался в Плауэне?

— Иоханнес Даниэль. Он умер и оставил двоих сыновей — Петруса Миха и Маркуса Абсалома, которые и унаследовали эти сто тысяч талеров, им прислали их из города Файетте в Алабаме.

— Сходится, сходится во всём. Ваше знание обо всех подробностях и лицах доказывает, что вы действительно являетесь моим кузеном.

— О, я могу доказать это ещё лучше. Свои бумаги и документы я храню как святыню; я ношу их на сердце и могу их вам сейчас…

— Сейчас не надо, быть может, позже, — прервал его собеседник на полуслове. — Я вам верю. Значит, вы должны знать также и то, почему все пятеро братьев и их сыновья, все как один, носят такие библейские имена?

— Да. Был такой древний семейный обычай, от которого никто никогда не отступал.

— Сходится! И этот обычай можно было сохранить и дальше даже здесь, в Штатах, потому что американцы любят такие имена. Мой отец был третьим по старшинству братом, его звали Давид Маккабеус, и он остался в Нью-Йорке. Меня зовут Хазаэль Бениамин. Двое самых младших братьев пошли дальше в глубь страны и поселились в Файетте, в штате Алабама. Самого младшего звали Иосиф Хабакук, он умер бездетным и оставил огромное наследство. Четвёртый брат, Тобиас Холофернес, умер в том же городе, а его единственный сын Нахум Самуэль — как раз тот самый прохвост.

— Как это?

— Не понимаете? У меня также не было об этом ни малейшего понятия. Мой отец поначалу переписывался с обоими братьями, но со временем обмен письмами прекратился, и, в Я конце концов, они попросту забыли друг о друге. Расстояния в Штатах такие огромные, что даже братья со временем пропадают из поля зрения. После смерти отца я продолжил его дело. По-разному это бывало. Достаточно, что зарабатывал я немного больше, чем требуется для жизни. И вот тогда-то я и встретился в Хобокене с одним немцем, выходцем из Плауэна. Он расспрашивал меня, конечно, о моих тамошних родственниках, а я, к своему изумлению, узнал от него, что они унаследовали от своего дяди Хабакука из Файетте сто тысяч талеров наличными. А я не получил ничего! Я думал, что меня удар хватит! Поскольку я тоже имел право потребовать свою часть, то я и написал с десяток, а то и больше писем в Файетте, однако не получил никакого ответа. Тогда я, не долго думая, продал своё дело и отправился в путь.

— Всё правильно, дорогой кузен! Ну, а каков результат?

— Да никакое, потому что пташка упорхнула, исчезла без следа.

— Какая пташка?

— Угадайте! В Файетте считали, что старый Хабакук жил в достатке, но то, что он был так богат, никто не мог даже и подумать. Вероятно, жадность удерживала его от демонстрации своего богатства. Его брат, Тобиас Холофернес, умер несколько раньше в бедности, и его сына, своего племянника, Нахума Самуэля взял в своё дело Иосиф Хабакук. И этот Нахум Самуэль оказался настоящим прохвостом. Он был вынужден, правда, сто тысяч талеров перевести в Плауэн, но с остальными деньгами, в том числе и с теми ста тысячами, которые были моей долей, смылся.

— И с моими, наверное, тоже?

— Наверняка!