Чёрный нефрит [СИ]

— Чем больше страха, боли и отчаяния испытывают мертвецы, тем яростней они в бою, и тем труднее их остановить; но все эти чувства — их должен пропускать через себя и заклинатель тоже. Только так можно контролировать силу потока и удерживать их в узде.

Цзян Чен передёрнулся, и она видела это желание в его глазах — желание взять её за шкирку и хорошенько встряхнуть, чтобы снова пришла на место могущественной тёмной заклинательницы другая. Малышка Вэй Юн, которую он в детстве с видом маленького героя заслонял спиной от деревенских собак. «Смутьянка» Вэй Ан Ю, которой однажды хватило смелости озорно воскликнуть: «Учитель, вы желаете сами взглянуть?» — в лицо Лань Ци Жэню, отметившему, что среди бела дня пытаться пронести пару сосудов с вином за шиворотом, аккурат на груди, крайне неразумно…

Увы, не всё может быть, как раньше.

— Но настоящие воспоминания опасны, — продолжала Вэй Ан Ю, делая вид, что не заметила его движения. — Почему? Боль от них тяжело обуздать. Если же воспоминание будет ненастоящим, созданным и внушённым — должно быть легче. Да, внушённое не будет столь же ярким и болезненным, но достаточно найти нужную точку, где всё могло пойти хуже — намного хуже, чем было наяву; в миг, когда нужно будет остановиться, я лишь скажу себе: «Этого не было», — и будет достаточно, чтобы сдержать силу всего потока.

В расплывчатых словах слабо угадывалась суть: Цзян Чен до конца не понимал, что именно собирается сделать Вэй Ан Ю, и потому задумчиво повёл пальцем по воздуху, словно вычерчивая невидимую глазу схему:

— Значит… ты боишься сорваться? Потерять контроль?

— Вовсе не боюсь; скажем так, заранее готовлю пути отступления, если вдруг что-то пойдёт не по плану. Разве не это зовётся стратегическим мышлением?

— Так что именно ты собираешься делать? И что тебе нужно от меня?

Этих вопросов она ждала и боялась — и потому, как всегда в особо нервные моменты жизни, Вэй Ан Ю затараторила:

— Для того, чтобы всё прошло как надо, нужен мужчина — лучше бы моих лет или, по крайней мере, не сильно старше. Поможешь с поисками?

Цзян Чен поперхнулся возмущением:

— Это слишком! Приносить человека в жертву ради какого-то тёмного ритуала… Да будь это даже пленная шавка Вэнь, от нас бы отвернулись все союзники до единого — и были бы совершенно правы! Как глава ордена, я тебе запрещаю!

Лицо Вэй Ан Ю стремительно утратило торжественную серьёзность: сперва изобразилась на нём растерянность, а затем она в голос расхохоталась.

— Сколь же ты дурного обо мне, оказывается, мнения! Не беспокойся, ритуал не так страшен, а мужчина после уйдёт живым и, возможно, даже довольным жизнью. Он и нужен-то лишь для того, чтобы облечь воспоминание в плоть — так будет проще создать нужный образ для искажения.

И «глава ордена» вновь закашлялся — на сей раз поняв, что именно имелось в виду. Вэй Юн терпеливо дождалась, пока он выпрямился и потряс головой, пробормотав:

— Звучит как совершенное безумие.

— Эй, не смотри так: я ведь не тебя поучаствовать прошу. Всего-то найти кого-нибудь — кто потом не станет трезвонить на каждом углу, присочиняя по ходу подробность-другую. Я бы и сама занялась, да только от меня, чего доброго, это примут за предложение сей же час сбегать под венец, а мне надо всего-то на одну ночь.

Долго, долго он молчал, прежде чем спросил:

— Это действительно необходимо?

— Ты не меньше других боишься, что однажды мёртвые обратятся против нас. Пока орден ещё не окреп, мы не можем отказаться от преимущества. А я предлагаю разумное решение — думаешь, я не перебрала с десяток других? Да, есть и другие пути, но этот безопаснее прочих.

«Безопаснее потому, что не пострадает никто, кроме меня».

Она хорошо знала его — и, сколько бы неодобрения ни горело в его глазах, Цзян Чен лишь коротко уточнил:

— И что мне сказать? Этому… мужчине?

— Можешь сказать как есть: от него ничего не требуется, кроме тела. И лучше скажи, чтобы молчал — не говорил ни слова; в том воспоминании их и без того предостаточно…

В той ночи, когда лишь по счастливой случайности Вэнь Чжао — тот, кого она своими руками измучила и истерзала, мстя стократ за всё совершённое зло — не стал её первым мужчиной.

Но ведь всё могло пойти куда хуже, верно?

Добровольно лишённая зрения, она вдруг подумала: может, это и не лучшая идея. Она могла ощущать шёлк одежды, которую не пришло в голову заранее снять, и мягкость простыни; могла слышать шаги человека, вошедшего в комнату. Его приближения она ждала, точно нападения, и вспоминала — красные драпировки, скользкое платье, змеёй рвущееся из рук, невозмутимый взгляд Вэнь Чжу Лю ей в спину.

Не думать ни о чём, кроме этого. Не дарить себе даже минутного наслаждения воспоминанием о том, как хрустели кости и разрываемая плоть; как по-девичьи визжал Вэнь Чжао, когда та, что была прежде его любовницей, а стала ныне мёртвой куклой в руках грозной противницы, впилась в его достоинство зубами и откусила.

Это было потом. После того дня, воспоминание о котором должно измениться.