Чёрный огонь Венисаны

– Здравствуй, Агата, – говорит Старший судья Лето очень ласковым голосом – таким голосом с ней разговаривал милый хозяин книжной лавки, добрый брат Иг.

На этот раз Агата действительно смотрит в пол – вниз, прямо себе под ноги. Она уверена, что, если скажет хоть слово, голос выдаст ее – и не только ее. «Молчи, молчи, молчи, – твердит она себе, – молчи и жди, он не может начать суд без того, чтобы… Он не может начать суд без…»

– Серое делается синим, синее – серебряным, а честные дела моего ордена боятся огня, так? Я очень хотел бы знать, кто тебе это сказал, девочка.

Агата перестает дышать. «Молчи, молчи, молчи…»

– Вижу, ты совсем не настроена побеседовать со мной просто так, – говорит Старший судья, и в его голосе больше нет ничего от доброго брата Ига. – Что ж, я буду говорить с тобой, как судье положено говорить с подсудимой. Но сперва…

«Вот оно!»

– Сомкнем наши уста в молитве, – говорит Старший судья Лето, обводя зал рукой, и опускает голову на грудь. И тогда Агата – сперва шепотом, а потом все громче и громче, начинает, глядя на брата Често, произносить запрещенные слова:

– Сердце мое рыщет в ночи, ища утешения, аки ищет волк козленка малого, но нет утешения мне, ибо работе моей нет края и конца…

– И сколько кроется зло кругом меня, столько я сам буду волком, рыщущим в ночи, и не буду знать ни сна, ни покоя под страшным взором честного ока Твоего… – срывающимся, но громким голосом подхватывает брат Често.

Брат Омеро упирает огромные руки в бока и качает головой, а Старший судья Лето медленно поднимается со своего кресла на возвышении.

– Это что еще такое! – в ярости кричит он. – Не сметь! Про себя! Только про себя!!!

Один из стражей бросается к брату Често и пытается зажать ему рот, но брат Често ловко выныривает из-под его руки и прыгает к факелу, висящему на стене прямо за Агатиным креслом. Страж пытается схватить его, но Агата вытягивает ногу, и, споткнувшись, страж с грохотом валится на пол, увлекая за собой арбалетчика, который кинулся ему на помощь. Вскочив на сиденье кресла, Агата хватает второй факел.

– Стреляйте в него! – кричит Старший судья. – Только в него, не в девчонку! Она нужна мне! Стреляйте!

И тогда Агата слышит, как бывший палач Омеро бурчит себе под нос:

– Нет, это никуда не годится…

Секунда – и кажущийся таким тучным, таким неповоротливым брат Омеро набрасывается на растерявшегося стража и выхватывает у него из рук огромную тяжелую алебарду. Еще секунда – и своими огромными ручищами брат Омеро переламывает алебарду об колено, так, что у него в кулаке остается лишь кусок древка со страшным металлическим наконечником. И в следующий миг Агата чувствует, как безжалостная сталь этого наконечника впивается ей в горло.

– Не бойся, не бойся, я знаю, что делаю, – а потом зычно кричит: – Только попробуйте ранить меня или этого тщедушного червяка, брата Често, – и девчонка будет валяться на полу с проткнутым горлом!

Агата все еще сжимает в руке факел, зеленый дым ест ей глаза, но она, кажется, начинает понимать, что задумал брат Омеро: стражи ордена святого Торсона опускают оружие.

– Я превращу вас в пыль, – спокойно говорит Старший судья Лето. – В мелкую торсонитовую пыль. Вы отлично знаете, как делается торсонит, брат Омеро. Девчонка, может быть, и выберется отсюда, но вы – вы двое…

В ужасе Агата замирает, боясь шелохнуться. Она не может поверить в страшное предательство бывшего палача и поэтому едва слышит, как он шепчет ей:

– Я отлично знаю, как в Венисальте пропадают люди, которые не нравятся вам, Старший судья, – с ухмылкой говорит бывший палач.

Медленно-медленно палач и Агата отступают туда, где на торсонитовой плите вырезаны прекрасные длинноствольные пальмы, и так же медленно, размахивая факелом, чтобы никто не мог приблизиться, к ним подходит брат Често.

– Молись, Агата, —

хрипло говорит бывший палач, – молись так, как не молилась еще никогда.

И Агата, поднеся факел как можно ближе к плите, очень громко произносит слова Торсоновой молитвы – и ей вторят брат Често и брат Омеро:

– Сердце мое рыщет в ночи, ища утешения, аки ищет волк козленка малого, но нет утешения мне, ибо работе моей нет края и конца. И сколько кроется зло кругом меня, столько я сам буду волком, рыщущим в ночи, и не буду знать ни сна, ни покоя под страшным взором честного ока Твоего…

Столб черного пламени взвивается над торсонитовой плитой, и зеленые сполохи взметаются по стенам судебного зала. От неожиданности брат Омеро роняет наконечник алебарды. Агата успевает заметить, каким страшным становится в этих сполохах искаженное лицо Старшего судьи Лето, но ей не до него: миг – и на месте плиты оказывается маленькая, покрытая резной вязью дверь с плотно сомкнутыми створками. Агата только сейчас понимает, что даже не представляет себе, куда попадет и не убьется ли насмерть, прыгнув вниз!

– Да стреляйте же в них! – истошно кричит Старший судья.

– Прыгай, Агата, прыгай! – кричит брат Често.

– Прыгай! – кричит брат Омеро.