Чёрный пепел золотой травы (СИ)

— Не знаю, — просто ответил он. — Когда день не сменяется ночью, время посчитать трудно. Да и спать у нас, мертвецов, нет необходимости.

Трава прошелестела убаюкивающе, как будто возражая ему. С первого взгляда её движение можно было принять за какое-нибудь животное, но только из-за сумрака, продолжавшего сковывать воздух густой пеленой. Никуда не делся и запах дыма, хотя постоянные шквалы ветра уже должны были его разогнать. Вместо этого они только заставили меня плотнее укутаться в одежду. Могут ли мертвецы мёрзнуть? Вопрос занятный… Да чего уж там — почти философский. Хотя, пожалуй, и не самый ненормальный из тех, которые сейчас переполняли мою голову.

Какой бы ничтожной ни казалась вероятность однажды проснуться где-то, где нет солнца, да ещё и безо всяких воспоминаний, шанс того, что существует загробный мир, всё равно была несравненно меньше. Я опять попробовал прислушаться к своим ощущениям — так, чисто для проформы. Отличаются они чем-то от того, как себя чувствует живой и здоровый человек? Должны бы, раз мне даже спать не нужно, но никаких отличий от обычного состояния я не обнаружил. Может, из-за того, что «обычное состояние» для меня звучало как нечто абстрактное и далёкое. Пустые слова без чёткого содержания.

Я со вздохом поднялся на ноги:

— Получается, у меня других вариантов нет, кроме как последовать примеру большинства.

— То есть, двигать дальше? Получается, так. — Он, запустив пальцы в спутанные космы, на секунду замялся. — Я бы предложил остаться и поджидать других новичков вместе, но… Тебе, честно говоря, будет скучно. Да и потом, понимаешь, в чём дело — где двое, там и трое, а где трое, там и дюжина. Не хотелось бы мне собирать вокруг себя народ.

— А ты сам не думал сняться с насиженного места? Может, пора? Посмотреть здешний мир, встретить кого-нибудь из старых знакомых, узнать, что с ними. Или ты слишком привязался к этому булыжнику?

— Ага, врос в землю не хуже него. — Он с бодрым видом похлопал по камню ладонью. — Мне, знаешь, кажется, что при жизни я любил природу. Точно не помню, конечно, как и многого остального, но сидеть на одном месте и любоваться местными видами могу часами.

— Местными видами? — Я пробежался глазами по погруженной в темень долине. — Наверное, при жизни у тебя и зрение было отменное.

— Смейся, смейся… — Он на удивление спокойно и добродушно покачал головой. — Но тут правда красиво. Сумей только заметить.

Я промолчал, продолжая вглядываться в море цвета тёмной охры, мерно колышущееся передо мной. Да, возможно, в нём, в этом пейзаже, в застывшей сумеречной мгле, в неотличимости верха и низа — возможно, во всём этом действительно было что-то… завораживающее. Экзотическое. Гипнотизирующее и оставляющее после себя ощущение, непонятное ощущение — то ли страх, то ли желание узнать больше. Сродни пруду, на берегу которого стоишь глубокой ночью: и хочется увидеть, что там, под затянувшей поверхность ряской, и нырять боязно. И в то же время от полей веяло необыкновенным спокойствием. Кажется, то, что я почувствовал в этот момент, называют дрожью первооткрывателя.

— Слушай, — спросил я, не отрываясь от созерцания. — Могу я перед уходом задать ещё один вопрос?

— Валяй.

— Ты говорил, здесь бывает всякое. Ну, когда попросил сигарету. Какое такое «всякое»?

— Ну, просто всякое.

— Например, что?

Вместо ответа он театральным жестом поднял руки над головой и хлопнул в ладоши. Раздался очередной, третий удар грома, настолько внезапный и громкий, что показалось, будто молния сверкнула прямо у меня за спиной и земля под ногами задрожала. Я обернулся.

Ни единого следа. Лишь вдалеке, у самого горизонта, освещая линию между небом и полем, одинаково чёрными, вспыхивали зарницы, которых минуту назад там не было.

— Хм… Хорошо, я понял.

Прощание с новым знакомым получилось столь же коротким, как и сама встреча с ним — хотя он всё же стал первым, с кем я столкнулся в новом для себя мире, и трудно было представить, что меня ждёт впереди. Мы перебросились дежурными напутственными фразами, и я, повернувшись к нему спиной, зашагал в единственном подходящем направлении — туда, где виднелись всполохи. Однако не успел я отойти и на десяток метров, как он меня окликнул:

— Эй, погоди-ка! — Я оглянулся. Он стоял, крутя в пальцах измочаленную сигарету. — А спичек-то у тебя не будет?

Я запустил руки в карманы. Спичек не было.

— Ничего, — усмехнулся он. — Может, когда встретимся в следующий раз, появятся.

Глава 2. Старая мельница

Многие полагают, что смерть — это полный и бесповоротный конец, финальные титры, точка, поставленная перед заслуженным отдыхом, за которой нет и не будет уже ничего. На самом же деле после неё нас ждёт начало нового пути, ещё более долгого, утомительного и, возможно, лишённого всякой цели. По крайней мере, я ни о какой цели пока что не знал. Теперь мне предстояло осознать и переварить эту информацию.