Чёрный Скорпион

Маргарита встала и пошла к двери. Я проводил ее одухотворенным взглядом, потому что когда рядом с вами проходит высокая и красивая женщина, — остальные дела могут подождать. Проход высокой и красивой женщины — это как поэма: посадка головы, изгиб шеи, форма груди, объем талии, размах бедер — ну и все прочее. Тем более если посадка, изгиб, форма, объем, размах, ну и все прочее — как у Маргариты.

Когда дверь закрылась, я перевел малость воспаленный взор на Вику, оставшуюся, видимо, развлекать меня в отсутствие хозяйки. Ну что тут скажешь? Нет, не гадкий утенок, конечно, однако я на месте Серого, имея постоянно под рукой Маргариту, на эту девочку наверняка не позарился бы. В таких случаях говорят: больше потеряешь, чем приобретешь, ежели вдруг, не дай бог, возьмут за задницу.

Но знаете, эта свистушка тоже сейчас уставилась на меня. И прямо как-то вызывающе, даже насмешливо уставилась. Эх-ма, где-то там мои розги?..

Нет, терять реноме солидного и респектабельного гостя было никак нельзя. И я ужасно деловым тоном поинтересовался:

— Слушай-ка, милая, а куда ж это твой жених-то, гм-гм, подевался?

Девушка равнодушно пожала плечами:

— Кто его знает! — А потом махнула рукой: — Да и не жених он мне вовсе, а так…

— Что значит — так?! — вроде бы поразился с высоты своих преклонных лет я.

Она опять дёрнула плечом:

— То и значит! Да и вообще, ну его. Сбежал и сбежал, больно нужен мне такой…

— Какой — такой? — снова перебил я.

— А такой! — Вика сморщила нос и очень выразительно покрутила у виска маленьким пальчиком. — С приветом он, Генка, был — вот какой!

Я насторожился:

— А ну-ка притормози! Что значит "был"? Почему это, дорогуша, — "был"?

Но либо она и сама была немного "с приветом", либо в ней, ей-ей, пропадала классная актриса: днем-то встретила меня совсем в другом "образе" — хмурая, молчаливая, себе на уме девица, — а сейчас нате пожалуйста: стоит, хлебальник разинула. Ой, Вика-Вика…

— Ну, раз Генка смылся, значит — "был"? — рассудительно объясняла меж тем она, хмуря от такой моей непонятливости тонкие брови. — А вернется — "будет" опять. Но пока его нет — ясное дело, что "был". — И чуть ли не с сожалением посмотрела на меня: мол, пенёк ты пенёк.

И вдруг медленно отворилась дверь и на пороге показалась Маргарита.

Я невольно вскочил, потому что сейчас она была просто на себя не похожа. Маргарита глядела куда-то вперед словно незрячими, мертвыми глазами, а ее и без того не шибко румяное лицо снова, как и днем, казалось белым, точно полотно.

— Послушайте!.. — Я прыгнул к ней, боясь, что она еще раз предпримет попытку упасть, как тогда, возле комнаты с телом Сергея. — Успокойтесь! Пожалуйста, успокойтесь! Кто? Кто это звонил, Рита?

Но Маргарита бессильно опустила голову, грива длинных золотистых волос совершенно скрыла от меня красивое бледное лицо. Слова ее я еле расслышал.

— Не знаю… Он угрожал мне…

Я клацнул зубами.

— Да кто — он?!

Маргарита всплеснула руками:

— Он… голос! Какой-то необычный, странный, глухой…

(Ну, это ясно как дважды два — голос изменили.)

— А что? Рита, что он сказал?

Плечи ее мелко дрожали, и я решил, что, наверное, не лишним будет их слегка приобнять: из гуманизма, для пользы дела, ну и вообще. И приобнял.

— Вспоминайте, Рита, вспоминайте!

Она затрясла головой:

— Да ничего такого особенного он не сказал! Он только грубо выругался и прошипел: "Ну что, скоро и тебе конец!" (Вот так "ничего особенного"!) — И Маргарита горько разрыдалась у меня на груди, а я, честное слово, растерялся, вторично за один день заключив в дружеские объятия многолетнюю "женщину моей мечты". Но все же первым взял себя в руки.

— Спокойно, Рита, спокойно! Вы уверены, что ничего не перепутали?

Она сердито уставилась на меня мокрыми от слез глазами:

— Оглохли от перевозбуждения? Давайте отодвинусь и повторю еще раз.

Я смутился:

— Да нет, вовсе я и не оглох. Но… кроме, кроме этого ничего не было сказано?

— Ничего, — проворчала она и вдруг запнулась: — Нет, постойте! Он… он еще сказал: "Смотри, помни про собак!"

— Собак?! — удивился я. — Каких собак?

И вот тогда подавляемое, видимо, лишь огромным усилием воли напряжение ее вырвалось наконец наружу.

— Да пошли вы к чёрту! — зарычала она. — Откуда я знаю — каких?! Оставьте меня в покое!..

Похоже, у Маргариты вот-вот должна была начаться самая настоящая, классическая истерика, и, разумеется, оставлять ее в покое я не собирался. Я сгреб ее в охапку и уложил на диван. Она продолжала что-то выкрикивать, всхлипывать — в общем, нести всякую чушь. Но прибежала Вика с водой, салфетками и нашатырем, и объединенными усилиями нам удалось в конце концов привести Маргариту в чувство. Когда взгляд бедняжки стал осмысленным и слезы перестали ручьем бежать из прекрасных глаз, я мягко взял ее за руку и проникновенно сказал:

— Поверьте, Рита, все будет хорошо. Никто не посмеет до вас и пальцем дотронуться, пока я жив, а жить я собираюсь долго. Давайте закончим на сегодня эти неприятные разговоры, скажите только, где мне устроиться на ночь. А все остальное — завтра. Вы меня поняли?

На бледных губах показалось слабое подобие улыбки.