Чёрный соболь

Инстинкт борьбы за существование подсказывал соболям, что за своим участком надо следить, чтобы все норы были старательно скрыты от врагов, а барсучьи, беличьи, бурундучьи гнезда, их зимние продовольственные склады были учтены на черный день, как свои собственные соболиные кладовки.

Соболь всеяден. Его пища – млекопитающие, птицы, кедровые орешки и ягоды: рябина, черника, клюква, морошка, голубика. Кротов и мышей он скрадывал, словно кошка. Зимой, учуяв под снегом мышь-полевку, он нырял в сугроб с молниеносной быстротой. Иногда добычей соболя становились и зайцы, он подкарауливал их на тропках. Горностаи, колонки, белки – все годилось в пищу ловкому и сильному зверьку.

Любил соболь полакомиться и рыбой. Случалось, на отмелых местах он кидался в воду, заметив большую рыбину, идущую на нерест, впивался ей в голову и, упираясь задними лапами так, что из-под них брызгами разлеталась галька, тащил рыбу к берегу. Не брезговал и снулой рыбой, обессилевшей после нереста и лежавшей на берегах. Он подбирал в птичьих гнездах яйца, ловкость и сноровка позволяли ему даже нападать на тетеревов и белых куропаток. В голодное время года он ловил жуков и ящериц.

Тобольские соболи, обитавшие в этих местах, носили светло-коричневую шкурку. Черный Соболь тут был редкостью. Его родословная велась от забайкальских соболей, много лет назад случайно перекочевавших на север. Охотникам на сотню соболей тобольских попадался один черный, да и то не каждому.

С западной стороны участок Черного Соболя примыкал к реке Таз. Берега ее тут были лесисты. С севера – моховая тундра со стлаником, на востоке широкой полосой с севера на юг тянулась гарь – след давнего пожара. Меж гарью и прибрежным лесом – сырое болото с ржавыми тощими елками и кочкарником, с кукушкиным льном и клюквой. В юго-восточном углу местность слегка всхолмлена. Там, у грядок камней, – густые заросли малинника. В нем меж камнями, в расщелине, у Черного Соболя было убежище на случай преследования врагами. Второе убежище он устроил в горелом лесу среди вывороченных с корнями елей – отсюда сегодня он начал обход владений. И третье пристанище располагалось в прибрежном ельнике.

С юга к угодьям Черного Соболя примыкал участок Соболюшки. Одно из ее логовищ было устроено в дупле упавшей лиственницы.

В гнезде Соболюшки подрастали четыре соболенка. Черный Соболь не участвовал в их воспитании, да и не знал о соболятах. До поры до времени его не интересовала и Соболюшка.

Впереди – болото. На кочках бурела прошлогодняя клюква. Черный Соболь принюхался к кочке, по пробовал ягоду, недовольно тряхнул головой. Ягоды были невкусными. Перележав зиму под снегом, они оттаяли и сморщились, утратив сочность и свежесть. Подснежная клюква хороша только сразу после того, как белый покров сойдет с полян. Соболь несколькими пружинистыми прыжками перемахнул болото и углубился в лес. Скользя меж стволами деревьев, перелетая через валежины, пробираясь сквозь кустарник, он вышел на берег реки. Затаился под ветками, принюхиваясь и прислушиваясь. Ничто не встревожило его. Прячась в кустах, он спустился к воде, напился и опять скрылся в зарослях.

Вдруг Соболь услышал шум, треск сучьев. Он притаился, сжался в комок, готовый спасаться бегством.

Шум приближался. Сквозь ветки Черный Соболь увидел сначала оленей, а потом людей. Санный поезд ненцев перекочевывал к северу, ближе к Мангазее. Впереди три оленя гуськом, лавируя на тропе среди деревьев, тащили нарты с увязанной на них поклажей. Верхом на поклаже сидел человек в меховой одежде и покрикивал на упряжку. Потом еще сани, на одних – девушка, на последних – старуха. Шум, треск, тяжелое дыхание олешков, стук полозьев о корневища, гортанные крики каюра в малице… Соболь осмелел, поднял голову, проводил людей и оленей взглядом. Люди спешили по своим делам и его не заметили. Не заметила и собака, бежавшая впереди упряжки.

Соболь стал продолжать обход своих владений.

3

Летняя белая ночь заполнила берег реки розоватым прозрачным туманом. Огромный шатер неба был лимонно-золотистым, словно атлас на праздничной кофте тобольской стрельчихи. У горизонта островерхий темно-зеленый ельник врезался в небо и казался вплавленным в него намертво, навсегда. Веяло чем-то сказочным. Матово голубели в неверном изменчивом свете высокие бревенчатые стены крепости. Сторожевые башни по углам охраняли покой Златокипящей. Ворота во въездной башне, выходившей в сторону реки Мангазейки, закрыты наглухо.

Крепость срублена недавно на месте старого острожка, и стены еще не успели почернеть и потерять свой нарядный вид под действием непогоды и времени. Они хранили желтизну лиственницы и сосны, еще и сейчас кое-где, точно слезы, выступала на них ароматная смолка.

На стенах несли службу караульные стрельцы в своих расшитых кафтанах и островерхих, лихо заломленных шапках, с пищалями в руках, с саблями на боку. Покрикивали:

– Славен город Москва-а-а! – неслось от угловой Ратиловской башни.

С середины стены от въездных ворот гремел чуть простуженный бас:

– Славен город Тобольск!