Чёрный всадник

— Так знай: этот казак — мой спаситель. Если б он тогда не встретился на моем пути, если б не его доброе, благородное сердце, не было бы теперь здесь твоей Ванды-ханум и не стало бы матери у наших детей… Теперь ты знаешь, почему я так заклинаю тебя, прошу, умоляю оставить этому казаку и его другу жизнь и свободу. Ведь то, что он ищет свою наречённую, — его священный долг!.. Каждый человек должен его понять, посочувствовать ему! Я и сама всем своим существом стремилась к тебе и к нашим деткам. Через степи, леса добиралась сюда… К тебе, любимый!

Взор Гази-бея потеплел. Руки его опустились. Жёсткое лицо смягчилось, и на нем появилась улыбка.

— Все это правда, что о нем рассказала, джаным?

— Правда! Клянусь богом! — воскликнула Вандзя.

— Почему ты мне не сказала раньше?

— Но ты, когда рассердишься, — как лев, мой повелитель! — В голосе Вандзи звучали одновременно и обида, и восхищение. — Ты и слушать меня не пожелал! Оттолкнул!..

— Ну, ну, не обижайся, джаным… Иди! — примирительно произнёс Гази-бей.

— А казаки? Что ты сделаешь с ними?

— То, что будет угодно аллаху. — Гази-бей на миг задумался, потом выхватил у одного из сейменов ятаган. — Смотри!

Он быстро подошёл к Арсену и разрезал верёвки, связывающие его руки. Таким же образом освободил от пут и Романа.

— Спасибо, бей, — промолвил Арсен.

— Её благодарите. — Гази-бей влюблённым взглядом посмотрел на жену. — Только её… А меня за что?

Арсен поклонился Ванде и поцеловал ей руку.

— Благодарю, ясновельможная пани. Ты спасла меня и моего друга. Мы никогда этого не забудем.

— Судьбу благодарите… Я рада, что вы оба остались живы и свободны, — тихо сказала Ванда и легко побежала по ступеням наверх.

4

Утром 25 октября 1680 года русское посольство в сопровождении Нуреддина[59] Саадет-Гирей-салтана и сотни сейменов выехали из Ак-Мечети и в тот же день добрались до польского стана на речке Альме.

Хан Мюрад-Гирей с большой свитой остановился в поле, в шатрах вблизи Бахчисарая. Вскоре сюда прибыли посол Тяпкин, дьяк Зотов, толмач Ракович, с ними вместе — Арсен Звенигора и Роман Воинов.

После взаимных приветствий и вручения подарков, что составляло неотъемлемую часть дипломатического этикета тех времён, посол Василий Тяпкин, разгладив бороду и глядя прямо в лицо хану, сказал:

— Великий и светлейший хан, повелитель орд Крымской, Буджакской, Едисанской, Джамбуйлукской, Едичкульской, Азовской и Кубанской! Затяжная и тяжёлая для обеих сторон война между нашими державами, ко всеобщей радости, закончилась. Великий государь московский и всея Руси Федор Алексеевич приказал нам, холопам своим, явиться к тебе, хан, чтобы вести переговоры о мире.

Тяпкин сделал паузу, пристально следя за выражением лица хитрого и умного хана Мюрад-Гирея. Но тот молчал, сверля русских проницательным взглядом. Только калга, который сидел правее и ниже хана, сурово произнёс:

— С чем прибыли посланцы царя урусов? Если с тем, с чем были здесь в прошлом году посол Сухотин и дьяк Михайлов, то нам не о чем толковать. Говори прямо!

— Мы здесь с намерением заключить прочный мир, — невозмутимо ответил Тяпкин, в его серых глазах не промелькнуло и тени замешательства. — А такой мир возможен только тогда, когда стороны прежде всего договорятся о границах между державами…

Хан чуть заметно кивнул, давая понять, что он согласен с послом.

— Что предлагают урусы? — буркнул калга, который приходился двоюродным братом хану.

— Установить границу между державами по рекам Роси, Тясмину и Ингулу, — твёрдо произнёс Тяпкин.

— Что?! — Калга вскочил. — Это насмешка! Об этом говорил нам и Сухотин.

— Да, да! — загалдели эмиры, аяны, салтаны и мурзы, толпившиеся в ханском шатре. — Урусы издеваются над нами!

— Уже три года не платят хану дань!

— Хотят отхватить Киев и все Киевское воеводство!

— И Запорожье!

— А завтра захотят Азов и Кубань!

Ракович едва успевал переводить.

Горячий Никита Зотов, высунув из-за плеча посла Тяпкина козлиную бородку, крикнул:

— Мы ничего сейчас не говорим про Азов и Кубань… Но кое-кто забыл, что некогда это тоже была русская земля!

— Как ты смеешь?! — проревел не менее горячий калга и, выдернув из ножен ятаган, бросился к дьяку. — Зарублю тебя за такие слова, неверный!

Хан дважды хлопнул в ладони. Калга запрятал ятаган, молча сел на своё место. Беи тоже замолчали, как будто языки проглотили. Наступила тишина. Слышно было лишь, как тяжело сопит дьяк Зотов да шумит за шатром осенний ветер.

— Не следует горячиться, — примирительно произнёс хан. — Когда сходятся послы двух держав, чтобы договориться о мире, то они всегда похожи на торговцев на базаре: один хочет продать подороже, а другой — купить как можно дешевле… Поэтому я понимаю урусских послов, которые заломили непомерно высокую цену.

— Какой же будет твоя, хан? — спокойно спросил Тяпкин.

Мюрад-Гирей хитро прищурил правый глаз.

— Мы не требуем чрезмерного, а только то, что принадлежит нам по праву…

— Слушаем, хан.