— Ну а если просто кровать переставить в другое место?
— Куда?!. — удивилась Лизавета, — Ведь кругом всё завалено… Тут в углу сеялка, здесь карданный вал, вот ящики с болтами на восемнадцать, здесь на сорок пять, а на столе навоз в вёдрах стоит… так что совсем некуда…
— А зачем вам навоз в вёдрах – да ещё на столе?
— Это я не знаю, — пожала плечами Лизавета, — это надо у Степана Никаноровича спросить…
— А где он? — Пушкин опять натянул на ногу почти уже снятый ботинок, — В командировке что ли?
— Да кому он нужен там, в командировке то?.. Вот он, туточки – спит себе преспокойненько.
— Не понял?
С прикроватной тумбы поэт прихватил тускло чадящую парафиновую свечу, и подозрительно огляделся вокруг, и только теперь при мерцающем свете заметил преспокойно спящего в кровати мужчину, на половину укрытого одеялом. Судя по всему, совершенно обнажённого – но в сапогах.
— Ой!!! — вскрикнул Пушкин, и машинально попятился к выходу.
— Ну-ну! — Лизавета едва успела ухватить его за руку, и силой потянула за собой снова поближе к кровати. — Не бойтесь, это же не какой-то там посторонний… Это муж мой!.. Очень хороший человек!
Таким образом Лизавета постаралась успокоить поэта.
— Он добрый, отзывчивый… — продолжала она, — Если нужно, завсегда может прийти на помощь.
— Что!? — Пушкин внимательно перевёл взгляд со спящего мужика на Лизавету Филипповну, — «На помощь?» …
— Ну да, на помощь, а что тут такого… Кстати, познакомьтесь, его зовут Степан Никанорович Кукушкин.
— Ка-как?..
— Кукушкин, вот как.
— О-очень приятно… — неуверенно пропищал Пушкин, и снова стал отступать к выходу.
— Да постойте же вы! — ещё крепче ухватилась за поэта Лизавета Филипповна.
— «Постойте?..» — повторил за Лизаветой Пушкин, — это что шутка такая?
— Умоляю: ну хоть гляньте вы на него, видите какой он хорошенький.
— Ну хорошо… — согласился поэт, и глянул на спящего с отвращением.
— Видите, ведь и правда хорошенький?
— Ну хорошенький-хорошенький, — раздражённо подтвердил Пушкин, — дальше что?..
А дальше поэт почувствовал, как по телу пробежал озноб – толи действительно от холода в избе, толи от страха перед этим самым – хорошеньким Степаном Никаноровичем.
Ну и Лизавета конечно, сразу приметила, что поэта знобит – потому ласково предложила:
— Вы пока Александр Сергеевич раздевайтесь, и под одеяло забирайтесь к Степану Никаноровичу – согрейтесь; а я сейчас, быстренько; только на стол накрою…
— Что-о-о!? — в ответ на её предложение прокричал Пушкин, — да что вы тётенька – в своём ли вы уме! Что вы меня за идиота принимаете…
Глава 13.
А ЕСЛИ ПОСМОТРЕТЬ НА ЭТО – ТРЕЗВЫМИ ГЛАЗАМИ?
— Да что вы, Александр Сергеевич – какого ещё идиота… Я ведь вам разумную вещь толкую… Вот выпейте лучше – это водочка! Выпейте-выпейте Александр Сергеевич!
— А как же муж?
— Объелся груш… Уверяю вас Александр Сергеевич – он нам не помешает.
Елизавета Филипповна протянула Пушкину доверху наполненный гранёный стакан с водкой.
При виде водки, которую предлагалось выпить, Пушкин уже собирающийся сделать ноги – остановился. Не долго он думал, да так и сделал –выпил. А когда выпил, снова окунулся в данную данность: и уже обдумывая разные варианты – подошёл к проблеме несколько с другой позиции, нежели прежде:
«Да что я в самом то деле – мужика голого не видал что ли… Что-же это я так засуетился – растрогался… Может и правда стоит прислушаться к голосу разума – да согласиться с ним, пока есть такая возможность…
— Да не бойтесь вы его, — в свою очередь постаралась успокоить товарища Пушкина наша мадам Кукушкина, — Степан Никанорович не проснётся… он никогда не просыпается – пока хорошенько не выспится, уж такой человек от природы. А я пойду наливочки принесу.
— Наливочки! — облизнулся Пушкин.
— Вы пока укладывайтесь Александр Сергеевич, а я быстро, и тоже в кроватку рядом прилягу.
После выпитой водки у Пушкина в организме произошли некоторые перемены к лучшему, а после напоминания о наливочке – ему очень захотелось вкусить её – эту самую наливочку. И вот уже несколько осмелев, он засомневался: а стоит ли вообще противиться столь необычному предложению.
«А может и правда лечь пока с этим мужиком – да малость согреться – пока Елизавета Филипповна ходит… В конце концов – что тут такого… Некоторые вообще предпочитают с мужиками спать – и ничего, а мне то всего лишь полежать рядышком…»
Пушкин на цыпочках подкрался к кровати и внимательно при помощи свечки осмотрел спящего.
— Да вроде ничего такой-мужичок-то… — как-то так подумалось ему.
Но в ответ отозвался голос сомнения:
— А если вдруг проснётся, что ты ему скажешь, как объяснишь присутствие своё рядом?
— Ой да ладно, найду чего соврать… или я не Пушкин? ...
— Ой-ли?
— Да и не в таких переделках побывать приходилось. Уж кому-кому, а мне то…
Пушкин нагнулся над кроватью, и даже понюхал спящего – запах был конечно не очень – но, однако терпимо.
— Эх была не была, — всё-таки решился поэт; уж больно не хотелось ему обратно в сторожку по морозу ночью возвращаться, — прилягу пока, а там посмотрим – может и ничего… может ещё и обойдётся…»