Чёрт красивый

И вот уже рубашку с себя снял, и аккуратно на спинку стула возле кроватки повесил, а также сбросил штанишки, ну и семейные трусы с необычной вышивкой – типа вологодские кружева.

«Прямо срамота…, — подумал Пушкин пряча кружевные трусы под рубашку и штанишки, — ну вот на хрен мне Наталья Николаевна эти кружева на трусы навязала – прямо совестно, ей богу; ведь каждый раз от стыда сгораешь – когда в обществе благородных девиц раздеваться приходиться…»

Ну да ладно – разделся уже. И вот стоит он голенький в одних ботинках, и думает: «Быть или не быть?»

А в избёнке то холодно – аж сквозняк по ногам, попрыгал немножко Александр Сергеевич возле кроватки, а сам думает: «Эко – так и простудиться не долго… ладно – поехали…»

И разом под одеяло запрыгнул; а уж озноб его прихватить успел, прижался он тогда к тёплому Степану Никаноровичу, и до того хорошо ему стало – что и бабы не надо… Ну просто замечательно. Однако хоть и прекрасно – а всё одно боязно. И вот уже со страха сочинять стихи начал:

«О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух, и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг…»

А сам сочиняет, да всё на спящего рядом с опаской поглядывает, вот думает: «В первый раз с мужиком в кровати лежу – эдак то…»

Да только не долго на этот раз думал он, ибо Лизавета уже с подносом подоспела, и тут же начала закуску раскладывать – используя за вместо стола плоское брюхо спящего на спине мужа. Скатерть постелила на грудь, бутерброды выложила, колбасу порезала, сыр, селёдку, и тут же – прямо в пупок Степану Никаноровичу бутылку с коньяком воткнула, чтобы та не кувырнулась на бок – мало ли во время застолья всякое может случится.

— Толково придумано! — отметил восхищённо Пушкин, наблюдая за тем как суетиться Лизавета Филипповна.

— Я всегда так делаю! — похвасталась между делом Кукушкина.

— Хорошо, что вы Лизавета Филипповна бутылку эту не в задницу ему воткнули… — постарался пошутить гость.

— Это ещё успеется… — так же в ответ постаралась пошутить Лизавета Филипповна.

Хотя надо понимать, что и в шутке – есть доля шутки.

Глава 14. ВОТ ЧТО ЗНАЧИТ – ХХХ.

Ну конечно, в этом месте Пушкин поморщился, он просто был обязан это сделать – ибо следует отметить что Александр Сергеевич был не только высокохудожественным, но и высококультурным человеком – а потому сразу же замечал для себя разные мелочи неопрятные.

«Ну как же так, вроде как за столом сидим – а о заднице речь заводим» — невольно заметил он, и снова поморщился.

Замечать то он замечал – да только всё равно молчал – ибо культурный был очень; а сказать на прямую про то бескультурье – культура то ему и не позволила… И пришлось ему тогда подыгрывать, на каждую неопрятную выходку своей сегодняшней избранницы – делать вид что в кулачок хихикает.

А когда хозяйка с сервировкой боле-менее управилась, то скинула с себя халатик, и довольно эротично стала переползать через эту самую сервировку. При этом она не торопилась; отчётливо сознавая что торопиться здесь незачем – главное это продемонстрировать Александру Сергеевичу свои, совершенно новенькие панталоны – соблазнительной красной раскраски. Она даже этикетку преднамеренно не стала отрывать, чтобы гость обратил внимание на три загадочные буквы ХХХ, и сделал для себя поучительный вывод. А Пушкин и правда, как завидел эти самые ХХХ так следом за нею и потянулся; да только Лизавета не далась так сразу – одним махом прервала прелюдию.

— Разливайте Александр Сергеевич! — скомандовала Кукушкина, как только удобно уселась прямо на голове у спящего мужа.

Ну естественно Пушкин с удовольствием выполнил данную просьбу – правда не решительно, но всё же выхватил бутылку из пупка, и вот уже разлил по стопкам и аккуратно вкрутил её обратно в пупок.

После первой и второй – промежуток не большой; и вот уже за хорошело; и вот уже последовал поэтический тост:

— «Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, на мутном небе мгла носилась; луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела, и ты печальная сидела — а нынче... погляди в окно…»

Машинально Лизавета глянула в окно – а там:

— Твою мать! — воскликнула она, — опять Дудка припёрся… Вот гад убогий!

— Кто это? — нервно поинтересовался Александр Сергеевич, и временно заткнулся, натянул на себя с головой одеяло, и затаился.

— Я сейчас! — шепнула ему Лизавета; а сама соскочила с кровати – стопку коньяка налила, да Дудке понесла её, зная, что, если тот не выпьет – хрен отвяжется. — На жри окаянный!

Выпил Иван Тарасович, обтёр губы рукавом, и Лизавету – которая была так добра к нему в этот вечер, прижал к себе крепко – расцеловал. Ну конечно – красные панталоны в том сыграли своё дело – ну конечно.

— Уйди сволочь! — попыталась вырваться разгорячённая женщина из рук убогого.