Атмосфера стала странной и напряжённой. Работники Национального комитета испытывали неловкость. Только что они отсылали посетителя в комнату номер сто семь (благо там никого не было, поскольку товарищ Ганзо сидел тут же) или предлагали ему прийти в пятницу (благо в пятницу весь отдел на субботнике под лозунгом «Строй свой город!»), и вот они, ответственные работники органа общественного управления, сидят и ждут приговора. Досадное недоразумение! В законе о Национальных комитетах ни о чём подобном речи нет! Право же, нет!
— Так вот, товарищи, — решительно начал юноша, — я скажу откровенно. Взять, к примеру, товарища управделами.
Управделами Складаный вытаращил на юношу глаза. Остальные изумлённо заёрзали на стульях. Этого они не ожидали. Что он себе думает? В недрах самого учреждения?! Это уж слишком! Любое обсуждение имеет свои границы, даже общенациональное. Но молодой человек продолжал, словно рассуждая о футболе, а не о государственных делах в самом буквальном смысле слова:
— Люди говорят, что товарища управделами просто-напросто не любят. Это, мол, не управделами, а восточный паша. Стоишь перед ним, а он тебя и не видит. Пока в приёмной не соберётся человек двадцать, он даже не начинает работать. Как будто меряет посетителей центнерами. Как будто всё — его вотчина: и Национальный комитет, и республика… Одним словом — паша.
— Но позвольте, — произнёс управделами Складаный, с трудом скрывая раздражение и пытаясь изобразить что-то вроде улыбки, — позвольте…
Завсектором доктор Ногель перебил его.
— Я предлагаю, — негромко, но выразительно сказал он, — спокойно и терпеливо выслушать товарища, — тут он сделал многозначительную паузу, — и отнестись ко всему самокритично.
Управделами Складаный бросил на своего начальника недоумевающий взгляд, но тотчас же уяснил директиву и переключился. Он трагически развёл руками и начал:
— Что же… скрывать нечего, ошибки были. Стараемся избавиться от буржуазных пережитков… В общем, это не всегда удаётся… Необходимо завоевать любовь и доверие граждан, понимаете… так сказать, широчайших масс…
Юноша был неприятно задет тем, что его перебили, и снова попытался поймать прерванную мысль.
— Или, например, товарищ секретарь, — щурясь, вновь заговорил он.
Секретарь Славик ожидал нападения и успел к нему психологически подготовиться. Он и глазом не моргнул, даже головы не поднял, только уголки рта у него саркастически опустились.
— Люди его боятся, — грустно произнёс юноша. — Придёшь, мол, к нему по делу и рад бываешь, если голова на плечах уцелеет. Люди — не только посетители, они, извините, ещё и люди, и у них начинается сердцебиение, когда их запугивают. Ведь учреждение — не инквизиция, правда? Вот недавно, например….
— Самокритически признаю, — горячо и очень громко заговорил вдруг секретарь Славик, — что у меня чрезмерно развитые голосовые связки, вследствие этого у некоторых чувствительных людей может создаться впечатление, будто я на них кричу. Обязуюсь с первого числа будущего месяца беседовать с посетителями вполголоса, а в случае обоснованной необходимости, — шёпотом.
Юноша хотел что-то сказать, видимо, он подумал, что. произошло какое-то недоразумение, но секретарь Славик так категорически закончил разговор, что возразить было трудно.
— Что касается этого товарища. — Он посмотрел на Антошикову, снова собрался с духом и старательно подбирал подходящее выражение, в то время как товарищ Антошикова нервно и неосторожно вертела авторучку. — Так что касается этого товарища, то… люди ведь не только люди, они ещё посетители… Прийдя сюда, они, конечно, хотят выяснить, как обстоят их дела, а уж потом… потом болтать, если можно так выразиться. Извините, но люди говорят, что у них теперь нет времени для болтовни.
Товарищ Антошикова покраснела, но ничего не ответила — это её не касается, всё равно она в мае выходит замуж, — в молодой человек продолжал.
— Я плохо разбираюсь в бухгалтерии, это верно, — предупредил он, и товарищ Гайдош сразу стал ещё меньше и незаметнее, чем был. — Но одно я знаю твёрдо: что люди не цифры, что они, если можно так выразиться, существуют не для статистики, что важны не какие-то там проценты, а труд, настроение, здоровье и счастье людей. Затем говорят, что товарищ бухгалтер всё время танцует…
Бухгалтер Гайдош изумлённо уставился на свои уже далеко не резвые ноги.