Чётки

Он с силой сбросил с себя тяжёлую обузу и, не слушая дальнейших бормотаний несчастного, решительно направился к остановке. С трудом сдерживая себя от невыносимых колик, я прячусь за спину приятеля. Мы уже и в самом деле опаздываем в «общагу», так что приходится срочно ловить «тачку».

Всю дорогу Григорий не мог скрыть своего возмущения наглостью какого-то «оборванца». Неожиданно, наши взгляды встретились и мы, не удержавшись, залились смехом. Однако, чувство обиды и накопившаяся злость, периодически вновь заслоняли всё остальное, и тогда Григорий продолжал яростно сжимать кулаки, стуча, друг о дружку. В такие минуты, я деликатно отворачивался к окну, любуясь проплывающим мимо пейзажем.

Вскоре, мы въехали на территорию студенческого городка и стали петлять между однотипными студенческими корпусами.

– Куда, теперь? – осведомился таксист.

– Направо! – стал подсказывать Гриша. – А здесь – налево. Теперь прямо… А тут снова направо…

– Всё? – устало спрашивает водитель.

– Нет, ещё немного – вставляю я. – Чуть-чуть осталось… сто метров.

После чего, салон автомобиля вновь разряжается диким хохотом.

Бусинка двадцать вторая – Как был развенчан миф о вожде

«Я не разделяю ваших убеждений, но готов отдать жизнь за ваше право их свободно высказывать!» – это изречение, приписываемое знаменитому французскому просветителю Франсуа Аруэ де Вольтеру, наиболее глубоко запало мне в душу с тех самых пор, когда я впервые серьезно задумался: «Что такое настоящая демократия и с чем её едят?».

Например, в советскую эпоху, в которой я вырос, тоже была «демократия». Называлась она социалистической. И, как это ни странно, у этой «демократии» были свои вожди, которых народ обязан был боготворить. А над всеми этими вождями стоял самый главный вождь – Ленин – имя, которое произносилось с трепетом и благоговением.

Тех, что правили страной после него, народ мог даже критиковать (естественно, после смерти вождя) и даже смещать с поста (понятное дело, когда тот находился в отъезде), но «Главного» трогать не смели. Его даже мумифицировали, дабы продемонстрировать бессмертность гения перед вечностью. Это была «священная корова», «святыня», «икона», «непогрешимая истина в последней инстанции».

Никому и в голову не приходило усомниться в гениальности и величайшей прозорливости этого «гения всех времен и народов». Одним словом, советская система сумела создать и внедрить в сознание масс такой величайший миф о вожде, что все остальные известные нам мифы просто меркнут.

Без Ленина невозможно было представить жизнь простого советского человека, который начиная со школьной скамьи, проходил несколько стадий «посвящения». В первом классе мы с нетерпением ждали – когда нам нацепят на грудь пятиконечную звездочку октябренка. В четвертом – плакали, если наши фамилии не значились в списках тех, кто имеет право носить треугольный красный галстук и гордое звание «пионер». Наконец, в восьмом – тихо ненавидели всех «комсомольских активистов» и… гордились, что не стали ими.

Являясь продуктом своего времени, я также очень долгое время находился в состоянии гипноза, из которого – как это ни покажется странным – вывел меня… обыкновенный советский унитаз.

Излишне, наверное, говорить о том, насколько серьезное значение придавалось идеологии в советский период. Ленинскими лозунгами не были обвешаны разве что только детские учреждения. «Марксизм-ленинизм» преследовал тебя на каждом шагу. То, что «наше дело правое – мы победим», ни у кого не вызывало сомнения. И то, что «Ленин и теперь живее всех живых», не позволяло расслабиться, а заставляло быть всегда и везде начеку. Усомниться в его величии было верхом не то, что – несознательности, но даже – преступности. Где-то, краем уха доходило, что во времена И. Сталина были репрессии и процветал культ личности; что Н. Хрущев слишком поторопился с прогнозами в отношении конкретных сроков прихода коммунизма; что «нынешние» руководители намного уступают «первым пророкам революции» и т. д. Но усомниться в самом вожде – было величайшей глупостью. Сейчас, наверное, выглядит смешно, но вынужден сознаться: я даже временами искренне сожалел о том, что Ленин не дожил до «наших дней».

– Эх, надо же, какая досада – не дожил Ильич каких-то ещё 20 – 30 лет. А если б – до сегодняшнего дня? Вот бы он сейчас дал разгон существующему руководству, – думалось мне. – Вот бы сейчас мы зажили! И главное – народ его, конечно же, поддержал бы. Ещё бы – такой умище!

Примерно с такими мыслями, не дававшими мне покоя, я однажды зашел в туалет. И, усевшись удобнее на «горшок», стал далее развивать эту тему и предаваться тому – как было бы здорово, если б Ленин вдруг воскрес.

Внезапно, я почувствовал острую боль в желудке. Да простят меня дамы, но я весь напрягся, прилагая все усилия к тому, чтобы освободиться от этой боли. И вдруг…