Чётки

Ты мне не поверишь, дорогой читатель, но я вдруг отчетливо представил на своем месте… Ленина. Да, да – нашего любимого и всеми обожаемого вождя. И тут же устыдился такого кощунственного сравнения.

– Боже мой, что я говорю! – подумалось мне. – Какой вздор: Ленин и… обыкновенный унитаз. Какая чушь! Да за такие мысли меня давно поставили бы в 17-ом к стенке!

Однако, раз посетив, эта мысль уже крепко засела во мне, настойчиво сверля мой бедный мозг. И я уже ничего не мог с этим поделать. Эта мысль настолько захватила и увлекла меня, что последующие картины, что выдало мое воображение, последовали как-то легко, естественно и, можно сказать, непринужденно.

«Постой-постой! – размышлял я сам с собою.– Он ведь, был такой же человек, как и я? Конечно же, вне всяких сомнений, у него был более внушительный мозг, но все остальное – руки, ноги, уши, глаза, живот и… (О, Господи! Неужели?!) даже жопа, почти нисколько не отличались от моих. Ну, может быть, чуток по-нежнее, но все же?! Более того, он наверняка также как и я, ходил в туалет (ведь должен же он был избавляться как-то, от пищи?!); и наверняка он также тужился и напрягался, когда у него случались запоры, или наоборот – скрючивался от колик и диареи».

На мгновение я застыл от ужаса представленного. Но то было всего лишь мгновение, которое как вспышка молнии озарила меня, высветив заодно и то место, где за минуту до этого стоял вечно живой и непоколебимый вождь мирового пролетариата. В это самое мгновенье, «пьедестал» в моем сознании рухнул и я увидел, что на этом месте ничего нет – оно было пустым.

В ту же секунду я почувствовал, как боль отпустила меня. Я улыбнулся: мне стало одновременно смешно и немного грустно. Так, наверное, бывает всегда, когда кончается сказка, подумалось мне…

Бусинка двадцать третья – Взгляд вперёд и два назад

Вячеслав Григорьевич Сааков, безусловно, являлся незаурядной личностью. В бухарском педагогическом институте он читал нам лекции по истории КПСС. Однако, нас – молодых студентов – больше привлекали не истории про родную партию, а сам лектор. Являясь кандидатом исторических наук, он не только в совершенстве владел своим предметом, но и был всесторонне образованным человеком, всегда проявляя непосредственный интерес к различным областям человеческой деятельности.

О нём ещё при жизни было сложено немало легенд. Одна, из них характеризует его как феноменальной памяти специалиста, способного легко и без запинки воспроизвести по памяти любую страницу из учебника по истории партии. А память у него и впрямь была великолепная: упорно ходили слухи, что он так же, как Македонский и Наполеон, помнил по именам всех своих подопечных.

Как и все неординарные личности, Вячеслав Григорьевич был склонен различного рода чудачествам.

К примеру, активной и прилежной в учёбе активистке, у которой в зачётной книжки стояли сплошные «отл» («отлично»), он, без особых угрызений совести мог вкатить «удов» («удовлетворительно»). При этом, аргументация его была более, чем убедительная:

– Если Вы полагаете, что моя оценка не справедливая, то мы можем составить новую аттестационную комиссию для повторной сдачи, – часто говаривал он, и добавлял после короткой паузы – только учтите: я тоже приму в ней самое непосредственное и активное участие. Я сам, знаю этот предмет на «четвёрку»…

И наоборот – какому-нибудь неуспевающему по многим предметам шалопаю, он запросто мог поставить «хор». Следует, при этом, отметить, что благодаря своему размашистому почерку, это его «хор», больше было похоже на «хер».

Или, вспоминается ещё один случай, о котором мне поведала сестра, учившаяся на два курса выше меня.

Как то, на очередной поточной лекции, Сааков решил задержать своих слушателей, дав им своеобразное задание: каждый обязан был выразить в стихотворной форме своё отношение к нему.

Всем поскорей хотелось выскочить из академических стен на волю, а потому, многие, в юмористической и плаксивой форме стали сочинять банальные строчки, не блещущие оригинальностью и похожие друг на друга. Что-то вроде:

«Милый дедушка Сааков,

Мы вас любим всей душой.

Пожалейте нас, студентов,

Отпустите всех домой!»

И только одна студентка, возмущённая выходкой преподавателя, написала:

«Ещё ни один из великих людей не писал по прихоти какого-то самодура. Я же, не стану делать, тем более, что не принадлежу к их числу…»

И поставила свою подпись.

Через пару дней, на очередном занятии по истории, Вячеслава Григорьевича было не узнать: от переполнявшего его гнева, он не находил себе места, метая громы и молнии из под нахмуренных густых бровей. Его длинный с заметной горбинкой нос ещё более стал похож на хищный клюв орла, готового в любую секунду растерзать свою наглую жертву.

– Нет, я ничего не сделаю этому человеку, – процедил он сквозь зубы, огласив на всю аудиторию эту записку, не называя, при этом, автора – более того, он вправе выбрать другого преподавателя для сдачи экзамена. Но, такой… такого… – он с трудом подбирал слова – мне ещё никто не смел!